Мы минут пять болтаем с Эврил, и она рассказывает, что они решили сделать в память о Стеф, – очень мило с их стороны. Ей понравилось бы.

Когда мы выходим наружу, сквозь тучи пробивается солнце. Когда его лучи заливают окрестные холмы, эффект всегда грандиозный. Чувствуешь себя таким маленьким и незначительным, что, полагаю, соответствует действительности. Когда мы спускаемся на лужайку, я отпускаю детей побегать. Эви с быстротой молнии бросается прочь. Аделаида сперва ковыляет, потом набирает скорость, как это бывает с детьми, когда они разгоняются так, что уже не могут остановиться. С радостными криками они бегут к дереву. Само дерево год от года не менялось. Я понятия не имею, способны ли вообще меняться деревья. Но дерево старое, с раскидистыми ветвями и грубой корой. Его крона пестрит оранжевыми и красными листьями. Внушительные сучья неподвижны, ветки раскачиваются на ветру, а ствол прочно врос корнями в землю.

Я вижу обращенную к Хитвуд-Холлу скамью под ним. Эта самая скамья стоит тут уже больше десяти лет. На этой самой скамье мы сидели со Стефани той холодной октябрьской ночью и разговаривали.

Той ночью, когда я в нее влюбился.

Дети бегут прямиком к дереву, запрыгивают на скамейку и с восторгом начинают болтать ногами. Скамейку недавно почистили, обработали пемзой. Теперь у ее массивных ножек и подлокотников цвет темнее, почти как у дуба. А середину спинки теперь гордо занимает последнее дополнение.

Маленькая золотая дощечка прикреплена крошечными золотистыми винтами. На ней выгравировано:

«В память о Стефани, встретившей свою судьбу на дороге, которой пойдешь, чтобы ее избежать».

Словно бы всего неделя прошла с той ночи. Как могло случиться, что ее не стало? Я сажусь на скамью между девочками, притягиваю их к себе и крепко обнимаю.

– Это мамина скамья, Джейми? – спрашивает Эви.

– Да, – отвечаю я. – Мы когда-то здесь сидели, это было одно из ее любимых мест.

– Я по ней скучаю, – говорит Эви, пряча голову мне под мышку.

Я делаю глубокий вдох, стараясь не разрыдаться при детях.

– Знаю, милая, – говорю я. – Я тоже по ней скучаю. Она вас очень любила, вы же знаете.

– А теперь мне можно конфет?

Со смехом я достаю из кармана угощение, которое ей привез. Без тени промедления она сует сладости в рот.

– Пойдемте, хочу еще кое-что вам показать. – Взяв обеих девочек за руки, я возвращаюсь с ними к Хитвуд-Холлу.

– Мне нравится тетя наверху! – говорит Аделаида, жадно поедая конфеты. – Она красивая, совсем как мама!

– Вот уж точно, – говорю я, глядя на венчающую фонтан девушку, которую я столько раз видел за эти годы.

Она все еще там, дует в рог или еще какой-то диковинный музыкальный инструмент, поглощена танцем, полна радости. Аделаида ходит вокруг фонтана, бросает в неподвижную воду камешки, которые приземляются с бульканьем. Ей так нравится звук, что она хихикает, а это, в свою очередь, заставляет рассмеяться меня.

– Ваша мама любила этот фонтан. На самом деле тут мы и познакомились, – говорю я тем же тоном, каким рассказывал бы сказку группе малышей в детском саду.

– Ты ей сказал, что она красивая? – смеется Аделаида.

– Вроде того. – Я тоже смеюсь. О, невинность ребенка! Боже, как же мне жаль, что я этого не сделал.

Внезапно раздается бульканье. Скрипы и скрежеты пугают бедную Аделаиду, и, подбежав ко мне, она обнимает ручонками мою ногу.

– Что это за шум, Джейми? – спрашивает Эви.

Я смотрю на фонтан, который как будто со скрипом оживает: под действием насоса вырывается несколько струек, а несколько секунд спустя в небо взмывает мощная струя, разбивается и падает тройным каскадом с уступов.

Это невероятно красиво. Девочки визжат от восторга, когда брызги падают на их запрокинутые мордашки.

За те десять лет, когда мы приезжали, фонтан никогда, ни единого раза не включали. Я слышу позади себя цокот каблуков и, обернувшись, вижу, что ко мне идет Эврил.

– Она вечно спрашивала «Почему вы никогда не включаете чертов фонтан?!» – Эврил смеется. – Поэтому мы решили его включить. Ради вас и девочек.

Я благодарно ее обнимаю.

– Спасибо, – говорю я, чувствуя, как на глаза наворачиваются слезы. – Ей ужасно понравилось бы.

Высвобождаясь из моих объятий, Эврил улыбается, но глаза у нее на мокром месте.

– А теперь как насчет горячего шоколада? – обращается она ко всем нам. – Кто-нибудь заинтересован?

– Я! – хором кричат обе девочки.

Эврил смотрит на меня, всем видом спрашивая, можно ли. Я смеюсь, потом наклоняюсь к Эви с Аделаидой.

– Только тете Эбони не говорите, хорошо? – шепчу я.

Дочери Стефани хихикают, прикладывая палец к губам.

Эврил берет обеих девочек за руку, чтобы отвести в дом.

– Не спешите, Джейми, – говорит она. – Минут на пять я найду чем их занять.

Я киваю, благодарный за ее доброту. Смотрю, как они вприпрыжку исчезают за дверью, и снова поворачиваюсь к террасе.

Кругом очень тихо. И красиво.

Единственный звук доносится от фонтана: успокаивающий, похожий на шорох дождя белый шум.

Я делаю несколько глубоких вдохов. Мое горе все еще слишком остро. Каждый день причиняет боль. Фонтан, то дерево, комната наверху – все напоминает о ней. О нас. Я достаю из кармана iPod. Вставив наушники, я захожу в меню «Песни», закрываю глаза и пролистываю.

– Ладно, Стефани, – говорю я вслух. – Давайте посмотрим, что ты мне приготовила…

Нажав наугад, я слышу мелодию, которую я слышал уже множество раз. Музыкальная тема культового фильма. Я сразу же ее узнаю. Это уже классика.

Медленно нарастают звуки струнных, потом вступает узнаваемый вокал.

Мое лицо расплывается в улыбке. С легким смешком я открываю глаза и смотрю в небо.

«Больше, чем женщина» Би Джиз.