я знал, что мне необходимо туда вернуться. Я не мог просто так оставить все это. Я мог бы провести остаток жизни, мучаясь любопытством, пытаясь разобраться с тем, что видел. Мне нужно было узнать кто эти люди, что скрывалось под мешками. Я хотел прийти завтра и узнать, что все это было тестом, шуткой, обрядом посвящения, и теперь я являюсь счастливым обладателем уютного офиса с кондиционером, однако я знал, что это всего лишь мечты.

На следующее утро я прибыл в офис Гиббонза. Казалось, он не удивился, увидев меня, и вел себя так, будто вчера не произошло ничего необычного. Он просто пожал мою руку, поприветствовал и провел вниз по лестнице в комнату.

Ничего не изменилось.

Я снова хотел спросить о моих должностных обязанностях, но в этом не было смысла. У меня не было желания оставаться здесь дольше, чем требовалось. Он вручил мне скипетр, я взобрался на платформу и сел на трон.

Тук-тук … тук-тук …

Гиббонз вышел, не сказав ни слова, и я остался один наедине с людьми. Стол, об который они ударяли камни, казался новее, чем был вчера, а единственная лампочка светила тусклее. Но, возможно, мне просто показалось.

Мне было страшно, но я заставил себя отложить скипетр и сойти с платформы. Мое сердце колотилось, пот стекал по лицу. Я медленно приблизился к первому человеку и на какое-то мгновенье остановился, уставившись на его блестящие мышцы. Он был достаточно крупным и мог бы выбить из меня все дерьмо, но об этом я не беспокоился. Такой исход меня не пугал.

Камень в его руке в едином ритме ударялся об стол.

Я подошел на шаг ближе. Мужчина не пытался остановить меня, когда я протянул руку к мешку. Он не вздрогнул, не пошевелился, не подал никаких признаков, что заметил меня, его неутомимые руки продолжали бить камень об стол.

Я снял мешок.

На больших мускулистых плечах располагалась маленькая голова, размером со сморщенное яблоко. На лице застыло выражение ужаса. Маленький рот открывался и закрывался, как у рыбы, выброшенной на берег. Вдруг глаза закрылись, голова упала на левое плечо. Рука, которая непрерывно била камнем об стол, замедлилась и затем остановилась, камень выпал из разжавшихся пальцев.

Остальные люди стали стучать быстрее, как будто собираясь наверстать упущенное, но они даже не взглянули на меня, и тем более не оторвались от своего ритуала. Мешки не двигались; тела оставались на месте, лишь только руки работали как поршни.

Я дотронулся до тела мужчины, с которого снял мешок. Я убил его? Был ли он мертв? Потная кожа была теплой и упругой на ощупь. Я наклонился ближе к его маленькой голове.

Хотя она была сморщенной и помятой, черты лица были смутно знакомы, как будто я знал этого человека, но не мог вспомнить. Я долгое время смотрел на него.

И тут я понял.

Франклин Рузвельт. Лицо под мешком было похоже на лицо Франклина Рузвельта.

Я быстро сдернул мешок с головы сидящего рядом мужчины. Сморщенный облик Альберта Энштейна. Он жадно хватал воздух губами, выпучив глаза, и затем умер.

Стук ускорялся с каждым снятым мной мешком.

Уинстон Черчилль.

Уильям Клод Филдс.

Все они были известными людьми, многие — могущественными мировыми лидерами. Наконец, остался всего один человек, сидящий во главе стола. Он яростно, с нечеловеческой скоростью выбивал ритм, стук единственного камня об стол напоминал автоматную очередь. Я подошел к мужчине, готовый снять мешок, но что-то остановило меня. Никогда раньше я не испытывал такого страха, не испытывал и потом. Я посмотрел на мешок и подумал, что вижу очертания рельефной головы, слегка касающейся грубого бумажного материала.

Спереди из-под мешка выглядывала одинокая ветвь папоротника.

Я выскочил из комнаты, не обернувшись. Я понимал, что потом захочу узнать, что скрывалось под мешком, но так же понимал, что не смогу спокойно спать.

О некоторых вещах лучше не знать.

Я поднялся по лестнице, прошел холл и вышел из здания.

Я больше никогда туда не возвращался. Я даже никогда больше не ездил по этой улице, а спустя несколько месяцев вообще переехал в другой город.

В последующие годы я часто думал о том, что все это значило, если это действительно имело какое-то значение. Если бы я прочитал о подобном в романе, повести или другом произведении, я мог бы проанализировать символы и найти метафоры, мог бы изучить все детали той комнаты и произошедшие события, и придать им какое-то значение. Но все случилось не в книге, и я не мог найти какой-то высший смысл в том, что я испытал.

И всё-же…

И всё-же мне интересно: что же произошло. Это были роботы или генетически модифицированные создания? Компания каким-то образом клонировала или воскрешала знаменитых людей? Готовили ли тех людей для каких-то целей? Для какой-то публичной кампании или для покорения мира? Я не знал ответов тогда, не знаю и сейчас, но ни одно из этих объяснений не кажется мне адекватным. Я не могу избавиться от чувства, что этот… ритуал… был в какой-то мере неотъемлемой частью компании, такой же необходимой для ее функционирования, как менеджмент или персонал. Я не думаю, что они были людьми, но я так же не думаю, что они были созданы человеком. Я бы не хотел говорить, что они являются чем-то сверхъестественным, но это описание соответствует как нельзя лучше.

Я все еще размышляю о времени, проведенном на этой странной работе и вижу ту комнату в кошмарах, как наяву. Я слышу ритмичный стук, стук, стук. Иногда он вторгается в мою жизнь, исходя из глубин, становясь громче и перекрывая текущий момент, и я гадаю: может это всё мне приснилось и я схожу с ума? А может, что гораздо страшнее, я все еще нахожусь в этой комнате и никогда из нее не выходил. Может я просто уснул, и все, что произошло после, мне приснилось; или стук загипнотизировал меня и я никогда не смогу выйти из комнаты.

Тук-тук… тук-тук… тук-тук…

Ⓒ The Pounding Room by Bentley Little, 1990

Ⓒ Анастасия Алибандова, перевод

Мой отец знал Дугласа Макартура

Некоторые люди рождаются лидерами. Для них почти не имеет значения: на правое, или неправое дело используется эта способность — они будут на передовой той стороны, которую выберут. «Мой отец знал Дугласа Макартура» — боевой клич человека, которому не нравится как устроена загробная жизнь.

***

Не