Кроме того, большинство ученых, вовлеченных в эту работу, говорят, что государственные органы перестали негативно относиться к такого рода исследованиям. Роланд Гриффитс, профессор психиатрии и нейронаук из Университета Джонса Хопкинса, занимающийся изучением психоделических веществ, говорит: «Я думаю, что исследованиям в этой области противодействовали не столько власти, сколько сам научный истеблишмент. На протяжении трех десятилетий достаточно было публично высказаться в пользу изучения психоделиков, чтобы твоя академическая карьера закончилась; это было формой профессионального самоубийства для любого серьезного ученого. Но теперь ситуация изменилась».

«Разница в том, что теперь мы действуем иначе», – говорит Рик Доблин. А уж он знает, о чем говорит. Доблин является основателем Междисциплинарной ассоциации психоделических исследований – некоммерческой фармацевтической компании, конечная цель которой заключается в возобновлении производства психоделиков. Он один из первопроходцев этого движения. Последние 25 лет он посвятил стараниям побудить государственную власть пересмотреть свое отношение к психоделическим препаратам, чтобы вернуть психоделики обратно в лаборатории и провести достаточно убедительные эксперименты, которые заставили бы пересмотреть свою позицию даже самых упрямых оппонентов.

Говоря «теперь мы действуем иначе», Доблин имеет в виду не только выполнение экспериментов, но и общее отношение. «Первый бой проиграли во многом из-за собственного невежества, – говорит он. – Тим Лири хотел с помощью ЛСД низвергнуть истеблишмент. Теренс Маккенна говорил, что психоделики по своей внутренней природе противостоят существующей культуре. Это все от незнания. Это было проявлением романтизма, но и высокомерия тоже. Сейчас я хочу изменить тренд на противоположный. Я хочу, чтобы психоделическая терапия не противостояла мейнстриму, а стала его частью. Мой девиз: настройся, включись и иди в народ».

Доблин не шутит. В тот день, когда я с ним встретился, сразу после завтрака в местной булочной мы вернулись к его дому. Доблин живет в Белмонте, штат Массачусетс, городе столь идиллически старомодном, что соседний Кембридж, где расположены Гарвардский университет и Массачусетский технологический институт, выглядит модерном в стиле Бэй Юймина. Ухоженный, утопающий в зелени Белмонт – это, наверное, последнее место на Земле, где можно было бы ожидать революцию. Но внешность бывает обманчива. Неподалеку от булочной хорошо одетая женщина лет пятидесяти останавливает Доблина.

– Рик! – кричит она, – вы видели ту великолепную передачу об ЛСД по «Историческому каналу»?

Далее следует десятиминутное обсуждение текущей ситуации в мире психоделической науки. Женщина очень хорошо осведомлена об этой проблеме и относится к психоделикам с явным благодушием. После того как она уходит, Доблин рассказывает мне, что посещает одну из самых популярных синагог в городе.

– А это, – говорит он с улыбкой, – жена раввина.

– Кто-кто?

– Я никогда не скрывал, чем занимаюсь. Это очень маленький городок. Здесь все знают, кто чем занимается. Большинство людей рады помочь.

Доблин считает, что лучшей поддержки и желать нечего. «Она основана на знаниях, сочувствии и социальной справедливости, – говорит Доблин. – Синдром навязчивых состояний и страх смерти – очень сложные для излечения состояния, но исследования показывают, что психоделики способны помочь в обоих случаях. У нас есть ветераны, вернувшиеся из Ирака с тяжелейшим посттравматическим синдромом. Правительство не знает, что делать с этими людьми. Но терапия с использованием МДМА помогает и им. Кластерная головная боль, которую из-за ее силы и частоты называют суицидальной, – это еще одна неизлечимая болезнь. Но ее лечение с помощью ЛСД уже сейчас выглядит весьма многообещающим».

Доблин обводит рукой окрестности.

«Люди, живущие здесь, все это знают. Белмонт – это маленькая часть будущего, над созданием которого я работаю. Возможно, это единственный город в США, где обсуждение психоделической терапии на родительском собрании отнюдь не считается чем-то из ряда вон выходящим».

3

Мара скрипит зубами и смотрит на ангелов. Прошло больше часа после того, как она приняла экстази, и в том, что с ней случилось за это время, ничего приятного не было. Боль усилилась. Полуденная доза метадона не помогла. Сейчас час дня. Собравшиеся в зеленой комнате начинают обсуждать варианты. Мара приняла 110 мг, что на 15 мг меньше стандартной терапевтической дозы. Обычно пациенту дают 125 мг, а затем 75 мг каждый следующий час. Аллан полагает, что дозу можно было бы безопасно удвоить. Мара не хочет сдаваться раньше времени. Она проглатывает еще 110 мг МДМА и спрашивает: «Разве духовная трансформация может быть простым и легким делом?»

Причина, по которой Мара верит в способность психоделиков вызывать духовные трансформации, никак не связана с ее личной историей, но она связана с историей ее матери, Мэрилин, которая родилась с врожденной травмой – воронкообразной деформацией грудной клетки. Ее органы были сдавлены, в то время как грудная клетка выпирала. Когда Мэрилин минуло тридцать, она познакомилась с психотерапевтом Роном Курцем – пионером в области психосоматической медицины. Он предположил, что вмятина на груди – следствие скрытой детской психической травмы. Высвободите эмоции – и вмятина на грудной клетке исчезнет.

Мэрилин перепробовала все, чтобы высвободить эмоции, а затем решила попробовать ЛСД-терапию. Ее сеанс тоже проходил в зеленой комнате под ангелами. Глаза у Мэрилин были завязаны, а рядом находилась «сиделка» (человек, который сопровождает трип, т. е. выполняет облегченный вариант той работы, которую теперь делает Аллан). Через полчаса после приема наркотика Мэрилин почувствовала – к своему изумлению, – что ее мозг словно раскололся надвое, и она начала кричать. Сначала это были первобытные вопли, но со временем крик смягчился и сменился песнопением. В течение следующих четырех часов Мэрилин спонтанно повторяла звук «а-а-а-а-а», хотя называть ее «Мэрилин» в эти моменты, наверное, было бы неправильно. «Я больше не ощущала границ, которые отделяли бы меня от внешнего мира. Я была звуком, любовью, покоем. Любые эмоции, которые я испытывала впоследствии, кажутся мелкими и незначительными по сравнению с этими. В тот момент я поняла, что имеют в виду, говоря о мистическом опыте, о трансцендентном состоянии. Для меня это было абсолютно не связано с какой-либо религией или верой в Бога. Я испытала Бога в себе».

И к тому времени, когда Мэрилин пришла в себя, вмятина на ее груди практически исчезла. Ее грудная клетка выпрямилась, а внутренние органы вернулись на место. То, что испытала Мэрилин, обычно называют спонтанным исцелением, а иудео-христианские традиции квалифицируют как чудо. Вот почему Мара согласилась принять вторую таблетку: она рассчитывала на такое же чудо.

По тем же причинам на маленьком столике у стены в зеленой комнате Линдси организовала выставку подарков от бывших учеников Мары: мерцающие огнями свечи, морские кристаллы, резные камни, разноцветные бусы, окружающие бронзовую статуэтку Ганеши – индуистского бога мудрости и трансцендентности с головой слона, прикрытой зонтиком. Спустя час после приема второй таблетки послеполуденное солнце начинает бить в окно, и Ганеша сверкает золотом. Может, это знак, а может, подействовало лекарство, но впервые за целый год Мара перестает чувствовать боль.