понять: если происходящее вырвется из-под контроля, это может уничтожить все чего добился он сам, его отец и даже его дед, вольноотпущенник рода Вариев.

– Да отец.

Младший Сирпик стоял перед креслами родителей, покорно опустив голову. Покорность, вот единственное, что он усвоил в обращении с отцом. С матерью было не так. С матерью Гай Варий-младший умел ссориться и спорить, но с нею он умел и смеяться. Если бы Варий-старший любил жену, хоть чуточку меньше, одного этого было бы довольно, чтобы навсегда отравить их отношения.

– Уверена, Гай, нет причин в чем-либо упрекать нашего сына.

Эгнация мягко положила ладонь на руку мужа, и этого, как всегда, оказалось довольно, чтобы переполнявшее его раздражение схлынуло, как волна во время отлива. Варий видел, что в последнее время отношения между матерью и сыном, всегда сердечные и искренние, почему-то разладились. Варий-старший чувствовал, что это была не обычная между ними размолвка, а что-то куда более серьезное. Что-то, о причинах чего он только догадывался.

Сирпик-младший вскинул подбородок, на миг став похожим на деда, но дерзить в присутствии отца не решился.

– Я буду благоразумным, – сказал он, глядя на отца, так, словно матери здесь вообще не было.

*****

Атрий дома Сирпика был оформлен в строгом римском стиле. Настолько строгом, что сам Катон, поборник простых нравов славной старины, что существовала лишь в его воображении, не нашел бы повода придраться. Четыре однотонные колонны подпирали потолок. Окрашенные в бордово-красный цвет стены по краям украшал абстрактный геометрический узор. В дальнем конце атрия возвышался картибул, уставленный тяжеловесной, старательно начищенной серебряной посудой. Два массивных сундука, обитых медью, стояли по разные стороны от имплювия. А перед отделенным тяжелой ширмой кабинетом расположился, тут всадник в первый момент даже не поверил собственным глазам, настоящий ткацкий станок. Последний, впрочем, был безусловно элементом декора, а не рабочим инструментом. При всех достоинствах Эгнации в ней трудно было заподозрить пряху. Да и гостей хозяйка встречала, не сидя у станка, а стоя за правым плечом мужа.

Рядом с мужскими представителями семьи Сирпиков Эгнация смотрелась, как лебедь, плавающая в стае уток. Хоть она и была лет на семь старше Петрония, хозяйка дома выглядела скорее, как юная девушка, а не матрона, с почти уже взрослым сыном. Ее фигура оставалась по девичьи стройной, волосы, убранные в простую, безо всякой вычурности прическу обрамляли тонкое изящное лицо. Ослепительные черные брови оттеняли белую, будто мрамор кожу, а тонкий прямой нос мягко контрастировал с плавной линией все еще ярких губ.

– Моя жена Эгнация, мой сын Гай Варий Сирпик, – Сирпик-старший по очереди представил членов своей семьи.

Затем хозяин дома широким жестом указал на дальний конец атрия, где расположился небольшой трехногий столик с четырьмя массивными креслами по обе его стороны. Младшему представителю семейства собственное кресло не полагалось, и он занял место за спинами родителей.

– Мой друг, – Петроний кивнул в сторону Лоллия, занявшего кресло по его левую руку, – и особенно его дядя, только, что рассказывали о тебе, благородная Эгнация, твоем отце и несчастье, которое случилось с вашей семьей.

Всадник решил не тратить времени на бессмысленные любезности и долгие маневры. Если его догадка верна, не было лучшего способа в этом убедиться, чем сходу атаковать, не предупреждая о своих намерениях и не давая времени подготовиться. Ошеломить, разрушив оборону, которую еще не успели выстроить. Навязать свои условия боя. Заставить врага отступать, уклоняться, оправдываться. И нанести решающий удар в точности тогда, когда для него придет время.

Но он просчитался. Эгнация была не из тех, кого можно застать врасплох.

– Это не лучшие воспоминания в моей жизни. – Эгнация укрылась за этими простыми словами, как легионер укрывается за своим щитом. Любому воспитанному человеку этого было бы достаточно, чтобы остановиться.

– К сожалению они ничего не знают о том, что случилось с твоим братом. – Это была конечно еще не настоящая атака. Всего лишь пробный выпад, меч, выстреливший из-за щита, и мгновенно спрятавшийся обратно. Испытание нервов. Способ заставить противника чуть-чуть приоткрыться, показать свою слабость.

Эгнация покачала головой:

– Братом? Ты ошибся. Моя сестра, младшая, умерла, когда ей было четыре года. Других детей ни у моего отца, ни у моей матери не было.

Щит словно из ниоткуда вдруг возник на линии атаки. Самонадеянный противник не успевает остановиться, клинок глубоко вонзается в дерево, а потом – поворот щитом и враг остается безоружным.

Петроний не был готов к такому повороту беседы. Хозяйка дома сидела перед ним неподвижная, словно греческая скульптура и кажется не было ни малейшего способа поколебать ее невозмутимость.

– Но как же, я сам помню твоего брата. Он был, конечно, старше меня, но я отлично его помню. Он дружил с Арариком. – Верный Лоллий поддержал друга, бросившись в отчаянную атаку с фланга. Как всегда бестолково и неумело, но и этого оказалось достаточно. Эгнация чуть шевельнулась, левая рука сжала ткань столы.

– Ты говоришь о дяде. Он был много моложе отца и для меня действительно был скорее старшим братом. Но он умер. Давно умер.

В обороне появилась щель и Петроний не раздумывая ринулся в новую атаку.

– Мне говорили, что его отправили в ссылку. Как ты можешь быть уверена в его смерти?

Укол снизу. Эффективный прием, когда противник не знает с какой стороны ждать нового нападения.

– Уверена? Разве у меня есть причины сомневаться? От него не было известий больше пятнадцати лет. Если бы дядя был жив, он наверняка нашел бы способ дать о себе знать.

Если не можешь защититься – отступай. Шаг назад, полшага в сторону и вот, спина уже прикрыта, а твои враги скорее мешают, чем помогают друг другу.

– Но ведь его обстоятельства были таковы, что не позволяли ему появляться в Риме?

Выпад снизу, укол сверху, шаг вперед. Главное не дать противнику времени прийти в себя. Вымотать, пока он не начнет совершать ошибки.

– Ни к чему прибегать к эвфемизмам, – Эгнация печально улыбнулась. – Мой отец был казнен за преступление, которого не совершал, а мой дядя стал изгнанником. Он сгинул вдали от дома, лишенный права увидеться с теми, кого он любил.

Меч скользит по кромке вовремя подставленного щита, и атака уходит в пустоту.

– С тех пор прошло много лет. Если бы твой дядя решил вернуться в Рим, ему не обязательно было бы ставить об этом в известность Цезаря.

Громкий вздох, будто кто-то вначале надолго затаил дыхание, а потом, не в силах больше сдерживаться с силой выпустил воздух сквозь сжатые губы, заставил