лица пламенела свежим кровоподтеком. Не требовалось особенной проницательности, чтобы догадаться о его роде занятий.

– Ты пришел ко мне от Батиата, – утвердительно произнес всадник.

– Если ты Петроний, господин, – согласился посетитель.

– Это я, – подтвердил всадник. – У Батиата есть новости?

Вместо ответа посетитель бесцеремонно оглядел хозяина дома и его управляющего.

– Ты можешь говорить свободно, – разрешил Петроний.

Гладиатор равнодушно пожал плечами.

– Меня зовут Сагум. Батиат велел передать, что твоя просьба выполнена. Мы нашли человека, которым ты интересовался.

Наконец-то. Видят боги, эта новость была как нельзя более кстати.

– Где он?

– Снимает комнату в таберне Хромой лисицы, за храмом Геркулеса. За ним присматривают, но лучше бы поторопиться, – Сагум замялся. – Так уж получилось… В общем он в курсе, что его ищут.

Петроний покосился на разбитое лицо Сагума.

– Уверен, вы сделали все, что было в ваших силах.

Гладиатор машинально прикоснулся к щеке и скривился.

– Скользкий ублюдок. Прости мои слова, господин. Один парень сломал руку, а у другого трещина в голени, – пожаловался он. – Батиат велел спросить требуется ли тебе помощь. Он готов дать несколько человек.

Петроний на миг задумался, но решил, что, если выбирать между префектом и ланистой Статилий Тавр все же выглядит предпочтительнее.

– Достаточно будет проводника.

– Я сам покажу дорогу, – человек Батиата не стал настаивать на своем предложении. Возможно посчитал, что школа Батиата и так понесла за сегодня слишком много потерь. – Что касается твоей второй просьбы, господин. Батиат велел передать, что он нашел того, у кого ты можешь получить свою консультацию, – гладиатор старательно выговорил трудное слово. – Это ланиста из Равенны, его зовут Гай Волтиний. Он сейчас в Риме и пробудет в городе еще два дня.

Воистину сегодня был счастливый день. Если все пойдет как задумано возможно ему удастся наконец сдвинуться с мертвой точки. Петроний обернулся к хозяину дома.

– Лоллий, мне нужен человек, который отнесет записку в дом Тавра, – распорядился он. – И еще один, чтобы передать письмо в контору Лентула Батиата. Мы с Иосифом подождем людей префекта у тебя. Предпочтительно за обедом. Распорядись, кстати, чтобы о Сагуме тоже позаботились. А я пока воспользуюсь твоим кабинетом.

– Что случилось? – Лицо Лоллия выражало почти благоговейное недоумение. – Какие письма? Кто такой Батиат? О чем ты?

– Об Аяксе. Мы нашли его. И нужно поторопиться, если мы не хотим, чтобы он опять сбежал, – нетерпеливо пояснил Петроний.

– Нашли? Боги, есть на свете справедливость! Ты слышал Эбур? Я всегда верил, что она есть.

– Весьма похвально, мой господин, – одобрил Эбур. – Многие молодые люди в наше время придерживаются более пессимистичного взгляда на жизнь.

– Петроний, я пойду с вами, – решительно заявил Лоллий. – Я хочу в этом участвовать. В конце концов, меня это дело касается больше, чем всех остальных. Это мой сад, мой дом и даже мой гладиатор. Пожалуйста. Я имею право. Ты не можешь мне запретить.

– Ладно, – Петроний пожал плечами. Он не видел никаких причин, чтобы лишать друга этого маленького развлечения. – Если ты хочешь. Главное не путайся под ногами.

Вместо всадника переубедить господина попытался Эбур, но аргументы управляющего разлетелись на мелкие кусочки, столкнувшись со стеной упрямого энтузиазма патрона.

*****

Хотя было уже поздно, Эгнация не могла уснуть. Она свернулась в углу своей постели, скупо освещенном тусклым светом бронзового светильника, и думала о сегодняшнем разговоре. Ее пугал это нелепый, маленький человек с дурацкой бородой. Эгнация уже не сомневалась, что другу Лоллия не потребуется много времени, чтобы разгадать тайну, которую она пыталась скрыть, и не видела никакого способа ему в этом помешать.

Вдруг в дверь робко постучали. В первое мгновение Эгнация хотела притвориться, что спит, но тут же передумала.

– Входи уже! – Эгнация села.

Дверь осторожно приоткрылась, и в спальню проскользнул Гай Варий Сирпик-младший. Сын выглядел словно щенок, который не уверен, приласкают его либо прогонят прочь. Если следовать советам философов и во всем искать что-то хорошее, то положительное следствие сегодняшней встречи стояло у нее на пороге и виновато шмыгало носом. Эгнации захотелось вскочить, чтобы обнять сына. Обнять и не отпускать, не отпускать пока они оба не упадут без сил. Однако, она сдержала свой порыв и довольно сухо осведомилась:

– Гай, почему ты не спишь?

Переминаясь с ноги на ногу, младший Сирпик стоял, подпирая спиной двери и не осмеливаясь поднять глаза. Эгнация терпеливо ждала, не торопя и не помогая ему. Наконец Гай Варий решился. Он поднял голову, посмотрел на мать и почти твердо произнес:

– Мама, прости меня, пожалуйста.

– Глупости, Гай. За что я должна тебя простить? – Эгнация сделала вид, что не понимает, но глядя на жалкое, сморщившееся лицо сына не выдержала и, ни слова не говоря, просто распахнула объятья. Гай Варий не заставил просить себя дважды. В два шага преодолев расстояние между дверью и ложем, он упал перед матерью на колени, обнял ее ноги и задрал голову, глядя на нее доверчиво и восхищенно, как в те времена, когда родители, которых он мог видеть только снизу вверх, казались ему обитателями Олимпа.

– Я думал…, я думал, что… прости меня. Прости меня, пожалуйста, мама.

Он уткнулся ей в колени и с облегчением заплакал, наивный и трогательный в своей детской уверенности, что все худшее уже осталось позади.

– Я знаю, все знаю, – Эгнация гладила его голове и думала, что сын снова ошибся. Но, Благая богиня, пусть бы он лучше никогда не узнал об этом.

*****

Для поимки Аякса Статилий Тавр выделил четырех человек, которые разговаривали между собой на лающем германском наречии. Командовал отрядом латинянин Анфидий, человек скупой на слова и жесты. Трое из гвардейцев Тавра были вооружены короткими дубинками и кривыми фракийскими мечами. Четвертый дубинки не имел, но зато, словно заправский ретиарий нес под мышкой плотно скрученную сеть.

Поднимавшийся от Тибра тяжелый гнилостный аромат наполнял воздух. Запахи реки, Великой клоаки, конюшен Большого Цирка и двух рынков, смешивались в зажатой между трех холмов долине в неповторимую вонь, настолько густую, что ее, кажется, можно было бы нарезать кубиками. Никакого освещения здесь, как, впрочем, в любом другом районе Рима не было, но луна давала достаточно света, чтобы можно было не зажигать захваченные с собой фонари.

"Хромая лисица" была одной из полудюжины грязных и подозрительных таверн, густо рассыпанных в квартале, ограниченном Тибром, Авентином и Большим цирком. На первом этаже таких заведений обыкновенно располагалась харчевня, а на втором дешевая гостиница или правильнее сказать ночлежка, в которой было принято расплачиваться за постой вперед и не было принято задавать