– Мм?..

Франц поднял лицо и посмотрел на монстра.

На него глядели мудрые, древние глаза Ветра – того, кто видел тысячи рождений под этой луной. Мерцали звезды, иногда скатываясь по черному бархатному небу искрящимися слезинками. Листва высоко на верхушках деревьев шевелилась и шептала, наполняя ночь завораживающими звуками.

– Ч-что?

– Я сказал: плачь, – тихо шепнул Ветер.

От этих слов на глаза вновь навернулись слезы. Но их и так было уже слишком много. Франц знал, что должен перестать.

Ветер прищурил серебристо-белые глаза-луны, которые светились в полумраке даже ярче, чем та, которую они отражали.

– Когда плачешь, ты позволяешь себе чувствовать, дитя. Ведь тебе больно?

Франц вздрогнул.

– Да-а-а… тебе больно.

Когда они вышли из пещеры Богомола, едва живые, Калике ждал их у входа. И Франц бросился к монстру, ища защиты. Кричал. Плакал. Звал. Просил помочь безымянному хризалиде, несчастному стражнику, который с ними не вышел, оставшись в ужасной Пещере Правды один на один с Богомолом. Мальчик мог только представить, какие ужасы ждут бедного слугу, обманувшего своего хозяина.

Срываясь на крик, Франциск умолял Каликса пойти в пещеру и спасти обреченного хризалиду, забрать из лап кошмарного Хранителя Лжи, который собирался сделать что-то еще более ужасное, чем… чем…

Но Калике подхватил Франца на руки и, прижав к себе вместе с братом, бегом унес их оттуда. Всего через несколько минут они поднялись из ложбины, и Калике потопал дальше, прорываясь сквозь заросли.

Они так и не узнали, что случилось с хризалидой.

Не увидели гнева короля Лиана.

Темноглазый стражник прилетел в деревню, крича, что Хранитель Лжи обманут, что путники открыли печать уловкой. Поднялась тревога, но, пока хризалиды искали следы беглецов, Калике уже вовсю продирался сквозь темные дебри.

Он шел долго. И лишь когда выбрался по тропе наверх, где лес поредел и посветлел, опустил братьев на землю и дал им вытереть слезы. Не сказав ни слова, монстр повел близнецов дальше, и они шли, шли туда, куда вели их Цветы, пока не оставили долину хризалид далеко за спиной.

Калике не слушал Франца, хотя тот и пытался заговорить с ним снова. Потом, выдав братьям немного сухарей и вяленого мяса на ужин, монстр приказал поспать, предупредив, что отдых будет не долгим.

Но Франц не мог уснуть. Он лежал и думал о том, что случилось. Все еще потрясенный до глубины души.

В ушах бился крик хризалиды. Крик боли. Крик отчаяния.

Франц накрылся пледом с головой, но не избавился от этого вопля. То, что он увидел, стояло перед глазами. И наверное, останется с ним навечно. Как рубец на сердце. А потом он провалился – то ли в сон, то ли в приступ, который подкрался в обличье сна.

Теперь Франц сидел в ногах монстра, думая, какие мысли сейчас бродят в голове Ветра. «Ведь тебе больно». Он все понимал.

Но ничего не говорил.

В кронах шептала ночь, а где-то высоко под луной носился ветер, наполняя поднебесье величественной мелодией.

«Ведь тебе больно».

По щеке мальчика побежала крупная горячая слеза. Ладонь чудовища приподняла его подбородок – такая большая, что в ней, казалось, уместилась бы полная луна.

– Что ты чувствуешь? – прошептал Калике.

Франц помолчал.

– Мне страшно, Калике…

На широком лице монстра отразилось понимание. Удовлетворение.

– Да. Это хорошо.

– Почему? Почему это хорошо, Калике?

– Страх есть величайшее благо. Только в нем ты видишь себя настоящего.

Отражающие луну серебристые шары спокойно глядели на заплаканное, пылающее лицо мальчика.

Калике склонился ниже. Распахнул глаза так, что Франц смог увидеть в них свое отражение.

– Скажи, что ты видишь?

«Себя», – подумал Франц.

Испуганного мальчишку с бледным растерянным лицом, который стоит в ногах громадного чудовища.

Маленького мальчишку. Наивного.

Беззащитного перед всем миром.

– Ты всего лишь ребенок, – промолвил Калике. – Вот что ты видишь. Не так ли?

Франц тяжело сглотнул.

– Прими себя таким, какой ты есть. Слабым. Жалким. Всего-навсего ребенком. Зная правду, ты сможешь идти дальше.

По тропе тернистей, чем прежде, но по тропе верной, мой господин.

Монстр говорил загадками, как и большинство существ Полуночи. Никто из них не говорил прямо. Так, как мать Франца или тетушка Мюриель. Они были иные, и это завораживало. И еще пугало.

Франциск не понимал Полночь.

Не понимал даже Каликса, единственного существа, кому он был нужен.

– Почему ты зовешь меня господином, если я слаб и жалок? Ты же гораздо сильнее меня и храбрее. Почему?

Монстр распахнул и без того огромные глаза и растянул губы в улыбке, приоткрывая клыки.

– Это одна из тех вещей, мой господин, которую люди понимают, лишь когда их тернистая тропа подходит к концу…

Франциск хотел плакать. Но после того как Калике ему это разрешил, уже почему-то не мог. Он вытер слезы. Монстр продолжал смотреть, все так же не говоря ни слова, но все понимая.

И в этих странных фразах, и в безмолвном понимании было что-то пугающее. И еще нечто, чего Франц прежде не знал. Нечто, изменившее мальчика. Будто ветер внезапно поменял направление и, вместо того чтобы дуть навстречу, подул в спину, наполняя невидимые паруса.

Франциск сел рядом с Каликсом на поваленное дерево.

– Ты поспал?

Мальчик мотнул головой.

– Хм…

От этого недовольного мычания Франц почувствовал стыд.

– Теперь мы пойдем за Цветами, Калике?

– Да. Теперь – по Стезе.

Когда путники стремительно покидали долину хризалид, им было не до Стези. Калике запутывал следы и не спускал мальчиков на землю. Но на первом же привале Франциск обратил внимание, что Цветы изменились, став молочно-белыми.

И теперь они не выпрыгивали из земли, а скорее выскальзывали, плавно поднимая белоснежные головки и медленно распуская длинные лепестки. Вели себя Цветы тоже иначе: они качались на невидимом ветру, нежно касались собратьев длинными лепестками и листьями, кивали головками. С узких лепестков срывались прозрачные капли.

Заметив, что цветы Стези изменились, Калике долго к ним приглядывался. Потом склонил голову и насторожил уши. Братья, затаив дыхание, тоже замерли. Цветы еле слышно пели грустную протяжную песню, от которой по коже бежали мурашки.