— Я запомню, — сказал Когэн.

— Та телка, — сказал Митч, — она в Оберлине была, в колледже училась, да? И бросила. Что ты насчет скажешь? — Он выпил.

— У тебя все нормально, — сказал Когэн, — завтра или послезавтра вечером?

— У меня уже сейчас все нормально, — сказал Митч. — Ебаный в рот. Оставь меня уже в покое, а? В общем, она бросила. И пошла ходить. А когда у тебя такая телка, они ж сразу за дело берутся, знаешь? И они так — они, блядь, в натуре знают, что делают. Эта вороха, Солнышко, она — нет, она больше чем вполовину моложе моей жены, а знает такое, что если б Марджи так умела, пошла б в участок сразу на бровях. Точно тебе говорю… В общем, я к столу вернулся, — продолжал Митч, — наконец слил все это вино и себе на подбородок не нассал, блядь, при этом, а они там оба сидят, и Сэмми такой вежливый очень, и прочее, и вот он наконец свалил, а мы заканчиваем, и я думаю, господи, блядь, боже мой, да я до номера допрыгаю только на том шесте, который из меня торчит, и мы идем туда, и хочу тебе сказать, три штуки — это не баран чихнул, мне плевать, есть они у тебя или нет, это, блядь, дорого, но оно того стоит, честно — оно того стоило. Я дал ей треху за все время и ту одну ночь, все до цента отработала. Только ей я, конечно, так не сказал.

— Митч, — сказал Когэн.

— В общем, утром подымаюсь, — продолжал Митч, — ну и подымаю, но у меня самолет в полпервого, поэтому все наскоряк. А наскоряк с Солнышком — это раз в девять лучше целого, блядь, свидания с какой-нибудь другой телкой. А потом я спускаюсь, парку себе нагоняю, возвращаюсь опять наверх, и надо ей остаток хвороста отдать. Понимаешь, им половину сразу при заезде отдаешь, а когда заканчиваешь у них там, отдаешь остальное. В общем, я говорю — рассказываю ей, как очень ей благодарен, ценю, я знаю, что это значит, все это время одним куском и прочее. А она мне, понимаешь, рассказывает, из оборота же выпала и все такое, говорит мне: «Все в порядке», — никаких проблем, значит, и я отдаю ей хрусты и все такое, и она уходит — и, ну, в общем, на следующие две недели остается с Сэмми, и он за это башляет ей четыре. Вот хуесос же.

— Послушай, — сказал Когэн, — это потом, мне надо с этим пацаном встретиться, ладно? По-моему, у меня есть чувак, который тебя покатает и прочее.

— Я не могу наружу, — сказал Митч.

— Я не в смысле хуем по району трясти, — сказал Когэн. — Ты сюда приехал кое-что сделать. Вот за это. Я с ним собирался поговорить, и тогда, если мне все понравится, он сумеет что-то делать сам, братцу его за ручку держать не придется все время, я тогда сюда его приведу, и мы с тобой обо всем перетрем.

— Мне годится, — сказал Митч.

— Что ж, — сказал Когэн, — отрадно это слышать. Только мне вот не годится. Потому что ты просто не сумеешь, не сможешь сегодня нихера, а я не хочу, чтобы этот пацан слишком о чем-то думал, он братцу своему запросто побежит чирикать.

— Лана, — сказал Митч, — где он, нахуй? Подымай его сюда, мы ему вкрутим.

— Ты, — сказал Когэн, — я тебе скажу, что ты делаешь, да? Ты ложишься в кроватку.

— Я не устал, — сказал Митч.

— А по мне, так ты просто без сил, — сказал Когэн. — Ты идешь и ложишься, нахуй, в кроватку. И сейчас полтретьего, говнюк. Я тебе позвоню в полвосьмого, и лучше будет, если я тебя разбужу, потому что если я тебя не разбужу, придется мне звякнуть паре знакомых легашей, они тебя отвезут туда, где тебе полагается быть.

— Ну, — сказал Митч.

— Никаких пёзд, — сказал Когэн, — никакого больше бухла, ничего. Залезь под душ и ложись спать, а я тебя разбужу и скажу, где тебе надо быть, да?

— Да кто ты такой, засранец, чтоб мне приказывать, — сказал Митч.

Водитель выключил зажигание серебристого «торонадо» и подождал, пока Когэн не перейдет трамвайные пути за «Кронином» в Кембридже. Когда тот сел в машину, водитель сказал:

— Знаешь, очень не хотелось бы никого этим грузить, но жизнь у меня была бы намного легче, если б ты смог себя заставить время от времени пользоваться телефоном, чтобы о чем-нибудь разговаривать. Сейчас появились платные, они для всех. Я наверняка смогу сообщить тебе пару номеров только в Провиденсе — это телефон-автоматы, и если тебе захочется меня вызвать и поговорить со мной о чем-нибудь, надо будет просто сказать, по какому. А бегать взад-вперед всякий раз, как у кого-нибудь из носа потечет, адски неудобно. У меня жена болеет, один ребенок болеет, практика в жопе, а тебе и это нипочем, у нас, наверно, последняя хорошая суббота, потом долго таких не будет, а я вынужден отказаться от девяти лунок и переться сюда, с тобой разговаривать. Я в последнее время, похоже, только этим и занимаюсь — отменяю встречи и езжу сюда разговаривать с тобой.

— Тебе надо с мужиком поговорить, Альберт, — сказал Когэн. — Мне сдается, ты такой человек, заслуживаешь повышения. Скажи ему, чтоб со мной связался. Я за тебя замолвлю словечко.

— Ты добрый, сил нет, — ответил водитель. — Ладно, вот он я. Выкладывай новости. Что у нас плохого?

— Ну, — сказал Когэн, — похоже, у нас проблемка.

— У нас больше не должно быть проблемок, — сказал водитель. — Вообще никаких. Я с ним разговаривал, мы сделали все, о чем ты просил. Никаких проблем, ни больших, ни маленьких. Скажи мне хоть одно, о чем ты просил и мы не выполнили.

— Ничего, — ответил Когэн. — Только возникла парочка такого, о чем я не знал.

— Выкладывай, — сказал водитель.

— Митч, — сказал Когэн. — Он не в состоянии. Я все примерно срастил на сегодня на вечер. Знаю, где будет Амато, и должен до темноты выяснить, где будет тот пацан, в котором я уверен. Но мы, по крайней мере, срастили Амато. Могли бы устроить двойную, если все пойдет правильно, или хотя бы молотнуть Хорька, он все равно тут маз. Но Митч не может.

— Сам его просил, — сказал водитель. — Вы с Диллоном оба его просили. Ты сказал, что сам не можешь, а Диллон не будет само собой. Мы достали то, что ты просил.

— Я просил, — ответил Когэн, — да, я ж не знал, понимаешь? Я хотел Митча, каким он был год, пару лет назад. Теперь он, блядь, ни на что не годен.

— Что с ним такое? — спросил водитель.

— Первое, что я слышал, — ответил Когэн, — у него этот залет в Мэриленде. Думает, будет ходка, и боится, потому что думает, его жена бросит, если загремит. Судя по тому, что говорит, так она и сделает, а если б и не кинула его, он все равно не уверен, что чалиться ему понравится.

— Не понимаю, какое отношение, — сказал водитель.

— Вроде бы никакого, — ответил Когэн, — только ему без разрешения никуда нельзя, кроме Мэриленда, а он, само собой, не спрашивал, так сюда приехал, поэтому наружу выходить боится, сидит все время в номере. Потому что его заметут за одно то, что он тут… В общем, — продолжал Когэн, — он ныкается и ебет все, что скачет.

— Он сказал, — сказал водитель, — когда я ему сказал, что тебе нужен Митч, говорит, нормально, только лучше всего, наверно, будет, если ты найдешь способ не выпускать чувака из ванной все то время, что он тут. Ну и что он? Не выйдет?