Он почувствовал, что, что бы ни случилось, как бы тяжело ему ни пришлось, он не может бросить Уну.

Сейчас, дотронувшись до нее, он чувствовал, как огонь разливается по его жилам, и понимал, что страсть к ней непрестанно растет, с каждой минутой их совместного пребывания.

«Ты нужна мне! — хотелось крикнуть ему. — Я не могу без тебя жить!»

Но он понимал, что если скажет что-нибудь подобное, она испугается и отстранится от него и, наверное, попытается убежать, как пыталась убежать сегодня от молодого художника.

Внезапно герцог почувствовал, что время летит слишком быстро и его осталось совсем немного.

Ему хотелось ухаживать за Уной, проявлять к ней нежность, чтобы чувствовать, как она раскроется навстречу ему, словно цветок раскрывает свои лепестки навстречу солнцу. Это не был горячий, импульсивный, неудержимый порыв в примитивном физическом смысле. Это было чувство более тонкое, менее ощутимое.

Герцог всегда смотрел на любовь как на романтическое название физического единения двух привлекших друг друга людей. Он никогда не предавался поэтическим фантазиям, подобно некоторым своим современникам, и, становясь старше, оставался совершенно безразличным по отношению к женщинам, с которыми ему приходилось заниматься любовью.

Он ловил себя на том, что, как бы женщины его ни возбуждали, он всегда видел их недостатки, их притворство, замечал их мелкие привычки, которые раздражали его даже в самом начале любой интрижки.

За все время, проведенное с Уной, она ни разу не выказала ни одной черты характера, которая не была бы прелестной. Ни разу она не произнесла какую-нибудь глупость или что-то неуместное. Ее грациозное тело и прелестное личико казались, по мнению герцога, необычайно одухотворенными, подобного он не встречал ни в одной женщине.

И оттого, что она держала его на расстоянии, не тем, что она говорила или делала, а просто аурой чистоты, которая окружала ее, герцог, удерживая страстное плотское желание, чувствовал, что не в состоянии будет пережить разлуку с ней.

«К черту Ирландию! — решил он. — Я нашел нечто, что для меня лично гораздо важнее».

Герцог задумался, и они ехали молча, пока Уна не вскрикнула от восторга и не подняла голову с его плеча.

Он понял, что она смотрит на Сену, серебристую в свете звезд; мосты опоясывали ее, как браслеты, украшенные драгоценными камнями. Уна высвободилась из его объятий и села ровно, чтобы получше все увидеть.

Герцог смотрел на ее профиль и думал — она так сильно привлекла его, что он, к своему удивлению, стремительно в нее влюбился.

Он не мог припомнить, чтобы за всю свою жизнь, богатую любовными приключениями, он хоть раз испытал что-либо подобное.

Как ныряльщик, который провел долгие годы, погружаясь на дно морское в поисках совершенной жемчужины, он чувствовал восторг, который заставил его отбросить свое привычное «я» и ахнуть от восхищения.

— Вот настоящий Париж, — прошептала Уна, — а то, что мы видели вчера, — лишь подделка.

«Как это похоже на нее, — подумал герцог, — так точно выразить истину». Он снова притянул ее к себе и укутал меховой полостью, думая, что она дала ему счастье, какого он не знал раньше.

Они ехали довольно долго, и они не нуждались в словах, чтобы говорить друг с другом: их души и сердца вели свой разговор без слов.

Только когда они добрались до улицы Фобур Сент-Оноре, Уна шевельнулась, и герцог убрал руку.

Свет, струившийся от подъезда, позволял видеть ее глаза, и герцог подумал, что в них застыло то же выражение, которое бывает у ребенка, который только что вернулся из Страны чудес.

Они вышли из экипажа, прошли через прихожую в салон, словно каждый из них знал, чего хочет другой.

Свет был неярким, и герцог подумал, что эта прелестная комната, пожалуй, является лучшим фоном, какой только можно придумать для Уны.

Дверь закрылась за ними.

Уна стояла, глядя на герцога, а потом — герцог так и не понял, кто первым из них сделал движение навстречу, — но она оказалась в его объятьях.

— Моя дорогая, моя любимая, — сказал герцог, и его губы коснулись ее губ.

Он ощутил мягкость и невинность ее губ и поцеловал ее очень нежно, словно касался цветка.

Как он и предчувствовал, ее тело затрепетало, и он понял, что поймал бабочку и, если не будет с ней крайне нежен, то погубит ее.

Его поцелуй стал более настойчивым, но он по-прежнему держал себя под полным контролем; он ощутил, что в их поцелуе было что-то возвышенное, чувственное и в то же время одухотворенное.

Он поднял голову, и Уна сказала, немного неуверенно и с придыханием:

— Эт-то было замечательное завершение самой замечательной и удивительной ночи!

Казалось, ее голос чуть не сорвался на последних словах. Затем, к изумлению герцога, прежде чем он смог осознать, что происходит, она пересекла комнату и вышла, а он остался в одиночестве.

Некоторое время он стоял, переживая восторг, который она вызвала в нем, и все еще слыша ее певучий голосок.

Потом он решил, что именно этого и следовало от нее ожидать, хотя, ей, конечно, этого было не понять, — он бы хотел, чтобы она осталась. Ему хотелось заняться с ней любовью и окончательно сделать ее своей — только своей.

«Она так молода, — сказал он себе. — Я должен быть нежным. Я не должен торопиться».

Он пересек комнату и налил себе выпить, затем отодвинул одну из штор и встал у окна, глядя на сад.

За деревьями огни Елисейских полей смешивались со звездным светом.

«Я влюблен! — сказал себе герцог. — Влюблен, а никогда не верил, что это может случиться».

Но, спросил он себя, что же ему теперь делать?

Он понял, что ему нужна Уна — не как любовница на время, а навсегда. Тут он рассмеялся — такой невероятной показалась ему эта мысль.

Будучи герцогом Уолстэнтоном, он принадлежал к старинному роду, который был вторым по значению, не считая королевской семьи.

Как он может жениться на дочери художника?

Он опорочит имя свей семьи. Он навлечет немилость на Стэнтонов, которые сыграли немаловажную роль в истории Англии и которые, неважно, хороши или плохи они были в частной жизни, всегда на публике вели себя горделиво и величественно.

— Это невозможно! — сказал герцог вслух. И все же он знал, что Уна нужна ему, нужна как воздух.

Он пытался убедить себя, что если она станет физически принадлежать ему, то все будет в порядке.

Они проведут вместе счастливые деньки, а когда он оставит ее, то позаботится, чтобы денег ей хватило с избытком на всю жизнь.

Но тут же герцог почувствовал — это не то, что ему нужно. Ему было нужно нечто как раз обратное — нечто, что не может быть успокоено простым физическим контактом двух тел.