ориентиры художника. Однако в образах Флоренского и Булгакова Нестеров не только попытался создать портреты выдающихся и к тому же близких ему мыслителей, но и создать символы России, ее будущего. Во всяком случае, портрет приобретал какие-то новые, символические, а быть может и прогностические функции, превращался в размышления о сущности и судьбах России. Жанр двойного портрета позволил художнику показать два различных видения мира, два различных образа будущего России. Это был образ катастрофы, с одной стороны, и образ преодоления, гармонического умиротворения, с другой. Во всяком случае, так раскрывает философское содержание картины один из ее прототипов С. Н. Булгаков.

В 1943 году, получив известие о гибели Флоренского в сталинских лагерях, Булгаков пишет посмертную статью о выдающемся мыслителе, завершая ее воспоминаниями о картине Нестерова. «Передо мной неотвязно стоит воспоминание, а вместе с тем и предзнаменование грядущих событий и свершений. Это портрет наш, написанный нашим общим другом М.В. Нестеровым (в этом году также отошедшим от этой жизни) майским вечером 1917 года, в садике при доме о. Павла. Это был, по замыслу художника, не только портрет двух друзей, сделанный третьим лицом, но и духовное видение эпохи. Оба лица выражали одно и то же постижение, но по-разному, одному их них как видение ужаса, другое же, как мира, радости, победного преодоления. И у самого художника явилось сначала сомнение об уместности первого образа, настолько, что он сделал попытку переделать портрет, заменив ужас идиллией, трагедию – благодушием. Но тотчас же обнаружилась вся фальшь и невыполнимость такой замены, так что художнику пришлось восстановить первоначальное узрение. Зато образ о. Павла оказался сразу им найденным, в нем была художественная и духовная самоочевидность, и его не пришлось изменять. То было художественное ясновидение двух образов русского апокалипсиса, по сю и по ту сторону земного бытия, первый образ в борьбе и смятении (а в душе моей оно относилось именно к судьбе моего друга), другое же к побежденному свершению, которое ныне созерцаем… Он обрел себе свое место успокоения»[196].

Итак, в картине Нестерова мы видим не только два портрета, но и два символа. С одной стороны, видение ужаса, с другой – образ смирения и радости. Эти два образа русского апокалипсиса, при их крайней противоположности и антагонизме, замыкаются в рамках целостной гармонии и единства, воплощаясь в скромном, но пронзительно русском пейзаже. Здесь портрет, как бы преодолевая свою жанровую ограниченность, становится футурологической картиной, предсказанием будущего России. Здесь – то же настроение, что и в картине Бакста «Тerror Antiquus», которая проникнута апокалипсическим настроением заката Европы, гибелью Атлантиды. Но картина Бакста – явная аллегория, она не возвышается до символического реализма. У Нестерова символизм вытекает из реалистически точного портрета, из духовной атмосферы, которая тонко и неназойливо передана в картине.

Образ мыслителя, трагически переживающего судьбы России, не покидала Нестерова на протяжении всей его жизни. В 1922 году он пишет картину «Мыслитель», изображающего видного религиозного философа И. А. Ильина. В этой картине то же ощущение внутренней сосредоточенности, духовного проникновения в будущее.

Следует отметить, что после революции Нестеров вынужден был отказаться от многих тем и образов, которые до того времени были главными в его творчестве. Как известно, в советское время художник создает серию портретов деятелей русской науки и культуры, портретов талантливых, значительных, но вместе с тем вполне вписывающихся в парадную эстетику социалистического реализма. Но есть основание полагать, что религиозная и философская тема по-прежнему волновала Нестерова, занимала его мысль и чувство, хотя ему приходилось это тщательно скрывать. Об этом свидетельствует история его картины «У креста».

Показательно, что эта картина никогда не выставлялась на выставках работ Нестерова, не вошла она и в каталоги его работ. Первое описание этой картины и обоснование ее принадлежности кисти Нестерова было сделано мною в журнале «Человек» (№ 3 за 1994 год). Картина эта находится в настоящее время в учебном музее Духовной Академии в Сергиевом Посаде. Написанная в конце 20-х годов, она тщательно скрывалась от глаз публики, поскольку экспонировать ее в эпоху «воинствующего атеизма» было опасно. Очевидно, с самого начала Нестеров писал ее не для публики, а исключительно для самого себя. И, наверное, не писать ее он не мог. Она являлась своего рода логическим завершением раздумий художника о судьбах России, прозвучавших в более ранних работах, таких как «Святая Русь», «На Руси», «Философы».

И по стилю, и по сюжету и его трактовке картина «У креста» напоминает ранние, дореволюционные работы Нестерова. Композиционный центр картины составляет возвышающееся на холме распятие, оно дано на фоне типично «нестеровского» пейзажа с березовым подлеском, растущим по берегам тихо змеящейся речки.

Образ распятого Христа лишен довольно условно, удлиненные его члены лишены мощи, энергии и силы. Композиция фигур, стоящих слева и справа от распятия, строго симметрична. Ближайшая к Христу фигура справа – коленопреклоненный Гоголь со свечой в руках. Слева, как бы в зеркальном отражении, также коленопреклоненная фигура женщины в белом платки и тоже со свечой в руках. Во втором ряду справа в полный рост, со взглядом, устремленным на Христа, изображена жена Достоевского Анна Григорьевна, держащая на перевязи голубой гробик – символ страдания и утраты, постигших семью Достоевского. В левом углу, симметрично с фигурой Анны Григорьевны, изображен крестьянин в длинной белой рубахе, который стоит перед распятием, опустив голову. Наконец, в третьем ряду справа – фигура Ф. М. Достоевского со свечой, а слева – фигура священника в темной одежде. За ним, в глубине, еще один народный тип – женщина в цветастом платке. По закону симметрии, справа ей соответствовала изображенная фигура, которая затем была замазана художником зеленой краской. По всей очевидности, это – изображение философа С. Н. Булгакова, который был изгнан из России в 1922 году. Очевидно, Нестеров опасаясь возможных преследований, сам замазал лицо Булгакова – далеко не единичный акт в художественной практике эпохи сталинизма.

Все фигуры, изображенные справа и слева, обращены лицом к Христу. В их позах и выражении лиц и поклонение Ему, и немой вопрос и выражение надежды на спасение. Очевидно, что философский смысл этой утаенной картины связан с темой смерти и грядущего Воскресения. Вместе с тем здесь присутствует, как и во многих других картинах художника, и тема апокалипсического видения будущего России.

Образ Христа, как известно, присутствует во многих работах Нестерова – картине «Святая Русь», росписях Марфо-Мариинской обители. Здесь Христос изображен как символ народной веры, правды и истины, к нему, как к источнику света, стремятся все нестеровские герои. И лучшие, наиболее сильные из них, –