Папаши, стоял, искоса поглядывая, и прислушивался. Уолтер обрушил на Джо весь гнев, который ему удалось сдержать, разговаривая со старым контролером.

— Хорошо вам стоять и ухмыляться! Думаете, вы умнее всех?

Джо подтянул брюки и ответил с напускной сердитостью:

— А я и не претендую на это. Просто я читаю немного больше и размышляю немного больше, чем другие. Вот почему я не смеюсь над людьми, а жалею их. Если я чуть свободнее других, то я многим пожертвовал ради этого: у меня нет семьи, не о ком заботиться. — И добавил как-то очень загадочно: — Не знаешь, что хуже.

Уолтер не все понял, но вдруг почувствовал, что расставание близко. Он испугался.

— Вы что, собрались уходить?

— Когда-нибудь придется. Может быть, погода изменится, или я узнаю о другой работе, или не полажу с мастером… — И добавил уже теплее: — Но я вернусь, если не сюда, то на другой такой же завод. А вот ты нет. Поэтому я надеюсь, ты не забудешь, каково приходится тем, кто делает вещи, которые ты покупаешь.

Уолтер воскликнул с возмущением:

— Как я могу?! Как я могу забыть?!

Ему казалось, что и толстый слой серебристых опилок возле конвейера, и блестящая металлическая стружка, и палочки припоя — все это тысячами ядовитых жал впивалось в мозг, оставляя горькие воспоминания о поте, усталости, лихорадочной спешке, суете и бессмысленной скуке.

— Забывают и более серьезные вещи. Боль и даже смерть. Пройдет время, и ты будешь вспоминать о том, с какими муками зарабатывал себе деньги на университет, как о забавном и, может быть, даже романтическом приключении.

— Ну вот еще! — Уолтер рассмеялся.

Но внезапно мысль о будущем, ожидавшем его за воротами университета, мечтой о котором он жил все эти месяцы, заставила его содрогнуться.

Когда завыл гудок, возвещая об окончании девяти с половиной рабочих часов, Уолтер, сунув напильник и фартук в ящик для инструментов, пошел к проходной. Завернув за угол конторы своего цеха, как раз в тот момент, когда там погас свет, Уолтер ударился ногой о вилку автопогрузчика и вскрикнул от боли. Он попятился назад, теряя равновесие, и почувствовал, как кто-то схватил его за локоть, не дав упасть. Обернувшись, чтобы поблагодарить, он встретился глазами с Джо.

Злясь от боли и смущения, Уолтер вызывающе спросил:

— Это я должен, по-вашему, запомнить?

На худых щеках Джо поблескивала щетина. Седеющая, как и волосы на голове, она старила его. Он устало поскреб подбородок и спокойно ответил:

— Речь шла не о машинах. Помнить надо людей. Люди делают машины, и они же создают свои трагедии. Как только твоя жизнь налаживается, ты начинаешь думать, что и у других она безусловно должна стать легче, а если нет, значит, они заслужили то, что имеют, и, очевидно, какой-то закон естественного отбора определил, что тебе положено быть наверху, а им внизу.

Они подошли к проходной и, встав в длинную очередь, чтобы отбить уход, начали медленно продвигаться вперед, разговаривая вполголоса. Вокруг них колыхалась толпа людей, устремившихся навстречу свободе: шумливые мальчишки, которым наконец-то можно было дать волю веселью и смеху; изможденные, ссутулившиеся мужчины лет сорока; угрюмые широкоплечие негры в замасленных комбинезонах и сухопарые пуэрториканцы, оживленно болтавшие между собой по-испански; старики с отупевшими лицами и висящими, как плети, руками; профсоюзные деятели с хитро бегающими глазками, которые, зажав под мышкой папки, на ходу сочиняли предвыборные речи и оценивали свои шансы на победу, рассчитывая хоть таким образом избавиться от необходимости работать в цеху.

— Почему они все здесь работают?

— Их засосало, вот почему. Говорят, любая жизнь засасывает, но хуже всего застрять здесь. Работать на конвейере — значит постоянно считать минуты, радоваться, что понедельники проходят быстро, потому что ты отдохнул за субботу и воскресенье, ненавидеть вторники, так как впереди еще целая неделя. Это значит, что за все необходимое для твоего существования ты расплачиваешься тем, что каждое утро встаешь и делаешь то, чего бы никогда, никогда не стал делать, будь у тебя выбор. Это значит, что всю жизнь тебе нечего будет ждать, не на что надеяться.

Джо снял с полки свою карточку, отбил на ней время и, помахав Уолтеру рукой, ушел.

Каждый день Уолтер просыпался на рассвете, выходил из погруженного в сон дома и шел по только что политым улицам к ожидавшему его конвейеру; но постепенно вместо жалости к себе, настолько сильной, что строчки расплывались перед глазами, когда он по вечерам читал в постели, чтобы скорее заснуть, он стал испытывать более зрелое чувство: озабоченность судьбами тех, других, которые не могли, подобно ему, наметить день, когда с заводом будет покончено.

Он начал допытываться у рабочих в цеху, у каждого в отдельности, кто из них такого же, как и он, мнения об их работе. С каждым часом обретая все большую уверенность в себе, он ходил вдоль конвейера и, как только выдавалась свободная минута, задавал один и тот же вопрос:

— По-вашему, кому-нибудь нравится приходить на завод?

— Всем, раз в неделю — за получкой, — сказал сварщик.

— Начальство, кстати, тоже сюда не рвется, — заметил слесарь-сборщик. — Что, по-твоему, если б не деньги, нормальный человек стал бы возиться тут, в грязи да грохоте?

В разговор вступил рабочий, навешивающий дверцы.

— Знаешь, для кого эта работа? — сказал он с брезгливостью. — Для цветных. Да и они теперь поумнели — нос воротят.

Это последнее замечание огорчило и озадачило Уолтера, и он поскорее отошел от рабочего, подкрепившего свои слова яростными ударами по дверце, которую он подгонял. И только Орин, второй рихтовщик, сказал, что работа ему нравится, платят нормально, да и вообще, бывают места похуже. Джо, как всегда выполнив свою работу раньше других, стоял в стороне и подтачивал отвертку.

Они подошли к проходной и встали в длинную очередь, чтобы отбить уход.

— Я вижу, ты проводишь небольшой референдум? — обратился он к Уолтеру.

— А вам-то что? — грубо ответил Уолтер, задетый его насмешливым тоном.

Джо ответил вопросом, совершенно не относившимся к теме разговора:

— Почему ты решил стать инженером?

Уолтер растерялся:

— Все считают, что это перспективная профессия.

— Но это еще не основание, чтобы такой ценой зарабатывать деньги на университет. Черт возьми, разве в наше время человек больше не может делать то, что ему по душе? Я не хочу сказать, что из тебя не выйдет хороший инженер; пожалуй, даже неплохо было бы для разнообразия иметь несколько инженеров, которые заботились бы о людях так же, как о станках. Но, допустим, поступив, ты