Абита кивнула.

– Прости меня, Господи, если это вправду грешно.

Вскоре и с этой ягодой, и с остальными было покончено.

Куры в то утро снесли сразу два яйца, а пара яиц вместе с ягодами прибавила сил куда больше обычного. Оставив мушкет на крыльце, чтоб всегда был под рукой, Абита живо приладила веревку к вороту и снова взялась за дело.

День выдался облачным, теплым, но ветреным, однако дождя все еще не предвиделось. После сравнительно сытного завтрака, да на холодке, в голове впервые за много недель прояснилось, и Абита принялась считать кукурузные стебли, способные выжить. На выплату долга Уоллесу уцелевших посевов не хватит, даже если пойдут дожди… но бросить полив она не могла. Если с фермой придется расстаться, ей пригодится каждый початок и даже каждое зернышко. Спасение хоть четверти посеянного может сократить срок рабства у Уоллеса, ни много ни мало, на целый год!

«Хотя, если дело вправду дойдет до этого, какая разница? Пожалуй, никакой, – подумала Абита. – В кабалу к этому типу я не пойду ни за что».

Утро она провела точно так же, как и все прочие утра последних недель, таская воду на кукурузное поле, однако сегодня, проходя мимо хлева, всякий раз вспоминала о нем, о его странных словах.

«Кто он такой? Неужто сам Дьявол? Но отчего Дьяволу может потребоваться моя помощь?»

– Оттого, что твое имя записано в его книге! – прозвучал в голове голос отца, заставив Абиту вздрогнуть.

Поливая поле, она постоянно поглядывала, не покажется ли он в темном углу хлева или в зарослях у лесной опушки, и ни на минуту не расставалась с мушкетом.

Рогатый зверь явился вскоре после полудня, как только тени начали прибавлять в длине. Поливая нижние ряды, Абита почувствовала, а затем и увидела его рядом, всего в нескольких ярдах, у края леса, сидящего на пеньке, и заморгала: уж не мерещится ли он ей?

– Хелло, Абита.

– Хелло, – отвечала она, косясь на мушкет.

Поднявшись, он вышел из тени. Лицо его, странное, продолговатое, причудливо сочетало в себе человеческие черты со звериными, но вовсе не выглядело устрашающим или безобразным. Скорее, в его облике чувствовалось некое благородство – особенно во взгляде: глаза неведомого существа, серебристые, чуть женственные, слегка кошачьи, сияли дивным внутренним светом.

– Так ты попробуешь помочь мне?

– Кто ты? – спросила Абита, с трудом сдерживая дрожь в голосе. – На твой вопрос я отвечу только после того, как услышу, кто ты такой.

– Меня называют Отцом.

– Ты – Сатана?

– Сатана? – В его голосе вновь зазвучало нешуточное волнение. – Опять это имя! Да кто он такой, этот ваш Сатана?

– За что ты меня мучаешь? – со вздохом спросила Аби. – Что я такого сделала?

На лице зверя отразилось искреннее удивление пополам с замешательством.

– Мучаю… тебя? Да это же ты меня мучаешь!

– Что?! – возмутилась Абита. – Не ты ли хотел убить меня там, в хлеву?

– Если б хотел, убил бы.

– А козла моего ты зачем погубил? Зачем лишил жизни мужа?

Назвавшийся Отцом страдальчески наморщил лоб.

– Я ничего такого не делал.

– Неправда.

– Да нет же, нет! – прорычал он.

– Но на меня-то напал, это уж точно.

Взглянув Абите в глаза, зверь потупился и покачал головой.

– Да, – признал он, разом утратив весь пыл. – Но это был не я. То есть, я, но… не я. Дело в том, что тогда я не знал, кто я такой.

– Ну, а сейчас ты кто?

Зверь глубоко, тяжко вздохнул.

– Вот это… это я и пытаюсь понять, – сознался он. Казалось, его переживания проникают в уши вместе со словами: Абита слышала, чувствовала, как ему одиноко и горько. – Пытаюсь припомнить… однако без помощи обойтись не могу.

– Тогда начни с того, что помнишь. Расскажи о своем прошлом хоть что-нибудь.

Неведомое создание прикрыло глаза, сдвинуло брови.

– Полная неразбериха. Куча разрозненных мелочей. Вижу свет солнца. Тепло. Хорошо.

Абита тоже почувствовала теплый солнечный луч на щеке. Казалось, его мысли и ощущения смешиваются с ее собственными: смежив веки, она даже увидела в небе расплывчатый солнечный диск, только темно-оранжевый и невероятно большой.

– Бегу по лесу с лесными зверями, – продолжал он.

Увидев и это, Абита ощутила всю радость вольного бега по дикому лесу целый день напролет, в окружении всевозможных зверей, знакомых и прежде невиданных, под музыку их буйных кличей в ушах, и невольно заулыбалась. Но вдруг… кровь, крики зверей, а после – отчаянные вопли мужчин, женщин, детей… Вскрикнув, Абита открыла глаза.

На лице зверя отразилась невыносимая мука. Издав глухой рык, он замотал головой, словно в попытках стряхнуть ужалившую его пчелу.

– Нет… нет!!!

Открыв глаза, он испустил протяжный горестный стон, задрожал, затрясся всем телом.

– Все то же самое… всякий раз, как попробую заглянуть в прошлое… кровь, смерть… заслоняет все. Из-за нее мне и не разглядеть, кто я… кем я был прежде.

– А может, ты сам и есть кровь да смерть?

– Нет! – прорычал он. – Нет, со мной все не так просто. Я знаю. Я видел.

С этим он вскочил на ноги, зашагал из стороны в сторону, явно с трудом сдерживая гнев, то стискивая, то разжимая кулаки, и, наконец, набрав полную грудь воздуха, шумно, неспешно перевел дух.

– Мне нужна помощь, чтобы понять, отыскать свое место в мире, где я пробужден. Разве это так много?

Зверь ненадолго умолк.

– Пожалуй, если ты мне поможешь, я тоже смогу помочь тебе. Чего хочешь ты, Абита? – вдруг спросил он, словно пронизывая ее взглядом насквозь. – Вот, скажем, тот человек, Уоллес. Хочешь, я убью его?

Разом похолодев, Абита насторожилась. Разве не в точности так же демоны сулят дары и услуги в обмен на… на что? Тем более, если речь о человекоубийстве? Сколько ей довелось высидеть проповедей о Люциферовых искушениях?

– Ну, а теперь что я такого сказал? – удивился зверь.

– Это какая-то хитрость?

– Хитрость? Какая еще хитрость? – спросил он, раздув ноздри.

– Уловка, чтобы заполучить мою душу.

– Душу? Не нужна мне твоя душа! Что я с ней буду делать? – в искреннем замешательстве отвечал зверь. – Как мне уговорить тебя помочь? Чем тебе угодить?

– Да как ты можешь ожидать, будто я… попросту забуду, что ты погубил мужа, и доверюсь тебе? Нет, знаешь, это уж слишком.

– Опять ты об этом! – мало-помалу закипая от гнева, воскликнул он и отступил на шаг. – Я же сказал: дело было вовсе не так, как ты говоришь. Мог бы исправить все, исправил бы с радостью. Но мне это не по силам.