С шумом вдохнув, он расправил плечи, и Абита почувствовала: он рад.

Воздух пришел в движение. Кончики пальцев, коснувшихся шкуры зверя, слегка защипало.

– Видишь их? – выдохнул зверь. – Видишь?

Листья деревьев закружились водоворотом, и Абита услышала голоса. Донесшийся с ветром шепот окреп, перешел в пение.

– Видишь?! – прорычал зверь.

Абита отступила назад, однако он крепко ухватил ее за руку. Едва его пальцы сомкнулись вокруг запястья Абиты, глаза обоих закатились под лоб, и она вправду увидела их – людей, подносящих ему венки, гирлянды цветов, низки бус. Полупрозрачные, расплывчатые фигуры людей разглядеть толком не удалось – возможно, то были туземцы.

– Узнаю! Узнаю их! – вмиг оживившись, с диким восторгом в голосе вскричал зверь. – Да! Теперь я знаю, что нам нужно сделать!

С этими словами он встряхнул Абиту. Видение тут же исчезло, вокруг вновь зазеленел лес, но призрачные фигуры пляшущих перед ними людей по-прежнему оставались на месте.

Вскочив, зверь потянул, едва ли не поволок ее за собой. Стиснутое, точно клещами, запястье заныло. Оставив позади заросли, зверь вывел Абиту в поле, на свет восходящего солнца.

– Что тебе нужно больше всего? – спросил он.

– Что мне… Нет, не стану я…

– Кукуруза. Кукуруза тебе нужна, так?

– Да. Это уж точно.

– Ты принесла мне дары. Теперь попроси у меня кукурузы.

«Что происходит? – испугалась Абита. – В какую сделку я по незнанию вляпалась?»

Остановившись среди рядов иссохших кукурузных стеблей, зверь опустился на колени, сунул ее руку в рыхлую песчаную почву у основания съежившегося ростка и с силой прижал сверху ладонью.

– Давай же, живей, не то время упустишь! – заорал он. – Не мешкай!

– Дай мне кукурузы.

– Нет, этого мало. Всерьез проси! – велел зверь, вдавив ладонь Абиты в землю так, что кости чудом не хрустнули.

– Дай мне кукурузы! – закричала она.

– От души проси, от всего сердца!

– Кукурузы! – завопила Абита. – Дай кукурузы, чтоб тебе лопнуть! Дай же мне кукурузы!

– Вот! – вскричал зверь. – Чувствуешь?

В самом деле, земля под рукой откликнулась чем-то вроде биения крови в жилах. Пульс земли заструился в ладонь, в их ладони, потек по предплечью к плечу, наполнил собою грудь. Сердца их – зверя, Абиты, земли – забились в едином ритме, в унисон, словно одно сердце на троих.

– О Боже, – выдохнула Абита, захлестнутая волной невиданной радости.

Зверь замурлыкал, забормотал что-то себе под нос, обращаясь к земле, к кукурузе, без слов – скорее, попросту звуками голоса. Мало-помалу его бормотание обрело ритм, зазвучало в такт биению пульса, перешло в пение. Призраки повели вокруг них хоровод, заплясали, подхватили напев.

Только тут Абита осознала, что тоже поет. Странные звуки, сами собой слетавшие с языка, отчего-то казались знакомыми, навевали покой. Пульс земли отдавался во всем теле, набирал силу, пока она не почувствовала единства с ним, единства со всем вокруг – с землей, и с призраками… и с кукурузой!

Отчаявшаяся, на грани неминуемой гибели, кукуруза словно кричала, молила Абиту утолить ее жажду, придать ей сил.

Что ж, так Абита и сделала – направила пульс земли куда нужно, точно ручей, как будто подобное для нее было делом обычным, вполне естественным, вроде дыхания. Волшебная сила хлынула в стебель, обволакивая растение, проникая внутрь, а стебель вобрал, впитал ее, словно только того и ждал.

Напоенный волшебной силой, кукурузный стебель затрепетал, негромко запел, на глазах изумленной Абиты позеленел, потянулся ввысь, разродился початком – одним, другим, третьим, окутался густым ароматом пыльцы и нектара.

Абита безудержно разрыдалась.

«О Боже, – подумала она, – я вправду хочу этого, да еще как. Как я хочу этого, спаси меня, Господи, и сохрани!»

Не поднимаясь с колен, волоча за собою Абиту, зверь переполз к соседнему стеблю, напев его зазвучал громче. И вновь Абита направила пульс земли в стебель, и вновь стебель ожил, расцвел, как и следующий, и еще один, и еще… Так продолжалось, пока над бороздой не поднялись, не закачались на легком ветру больше двух дюжин великолепных стеблей кукурузы.

Зверь выпустил руку Абиты, и она застонала, чувствуя, как ускользает биение сердца земли.

«Еще! Еще, еще!»

С этой мыслью Абита осела наземь, схватилась за грудь, не в силах сделать ни вдоха. Зверь, тяжко дыша, мешком рухнул рядом.

Напев стих, и призраки начали разлетаться.

Зверь улыбнулся, сияя от радости. Казалось, он изумлен не меньше нее.

– Абита… погляди, что мы с тобой сделали! Да погляди же!

Абита и без того глядела, глядела во все глаза. Добрых сорок початков кукурузы там, где совсем недавно не было ни одного…

– Как хорошо на душе! Похоже, я нашел свое место. Похоже, вот кем мне надлежит быть, – сказал зверь и вновь сжал в ладони руку Абиты, но на сей раз бережно, нежно, будто какую-то драгоценность. – Хвала тебе, добросердечное создание! Ты принесла мне свободу.

Абита не сводила глаз с разлетавшихся призраков, пока они не скрылись из виду – все, кроме одного. Оставшийся в одиночестве у опушки, дух Эдварда смотрел на нее пустыми глазницами.

«Что же я сделала, Эдвард?»

Сорвав кукурузный початок, Лес углубился в чащу и вскоре отыскал Небо с Ручьем.

– Где он?

Оба духа кивнули в сторону пещеры и устремились за Лесом, решительно двинувшимся дальше.

Отца он обнаружил сидящим на одном из стоячих камней, рассеянно глядя куда-то вдаль.

– Что это? – возмущенно спросил Лес, сунув початок Отцу под нос.

– Как «что»? Кукуруза.

– Ты прочь гнать их должен, а вместо этого кормишь их! Кормишь тех самых тварей, что вот-вот погубят Паупау!

С этими словами Лес швырнул кукурузу к ногам Отца.

Отец, подобрав початок, взглянул на него в восхищении.

– Мое дело, мое, – с гордостью подтвердил он. – Кукуруза… и вырастил ее я.

– Вначале ты убежал неизвестно куда, – процедил Лес. – Бросил нас… а теперь предал. Предал нас… предал Паупау! Отчего?!

Небо с Ручьем закивали, поддерживая товарища.

– Но что, если ты ошибаешься? Что, если эта женщина, Абита, сумеет помочь всем нам? Этого тебе в голову не приходило?

– Стать им друзьями мы уже пробовали. И не раз. И ни разу из этого не вышло ничего хорошего. Вечно им всего мало, вечно им большего подавай. Все больше и больше, до тех пор, пока нам ничего не останется.