– И все равно, мне не надо было кричать. Я же люблю тебя, глупый! Всю жизнь люблю, а ты…

– Ася, что со мной такое?

– Милый, у тебя стресс, только и всего.

– Психушка по мне плачет, да?

– Пока что я по тебе плачу, а там посмотрим.

– Ася, мне так тошно…

– Сереженька, ну что ты хочешь? У тебя горе! А ты у нас такой сложный инструмент, такой хрупкий! Как скрипка Страдивари! Ты так болезненно чувствуешь, все через себя пропускаешь. Вот и поломался немножко! Ничего, все пройдет, все наладится. Что случилось, милый, скажи? Почему ты вдруг…

Алымов прижал ее к себе, очень сильно, но Ася стерпела.

– Я проснулся, а тебя нет.

– Как нет? Я все время была здесь.

– Это сон. Я во сне проснулся. Пустой дом. Ты ушла. А потом я на самом деле проснулся, и… В общем, вдруг испугался, что у нас с тобой ничего не выйдет. Что ты… разочаруешься во мне. Разлюбишь. И уйдешь. Опять вычеркнешь меня из своей жизни. А я этого не перенесу. Ты последнее, что осталось.

– То есть, ты решил меня бросить, пока я сама тебя не бросила?! Замечательная идея.

– Ася, да что во мне хорошего-то? Я эгоист, истерик, упрямый зануда, для меня главное – работа…

– А еще тиран и сумасброд, – вздохнула Ася. – И за что я только люблю тебя…

– Правда, за что?

– За твои прекрасные зеленые глаза, конечно.

– Ну вот, я так и знал.

– А ты меня за что любишь?

– Я? Ну-у… Я вообще люблю! Потому что это ты!

– И я точно так же. Просто потому, что это ты. Знаешь, сейчас ты мне даже больше нравишься, чем тогда. Нет, неправильно сказала. Не ты, а мы, нынешние. Мы с тобой.

– Ты да я, да мы с тобой, – рассеянно произнес Алымов и несколько раз поцеловал Асину руку. – Прости меня за всю эту ерунду, ладно?

– А вот скажи, только честно! Когда ты сейчас занимался самоуничижением – я эгоист, зануда и прочее, – ты ведь хотел, чтобы я тебя разубеждала, правда? По головке погладила и сказала: да что ты, все не так, ты самый лучший!

– Вот зараза! Ну да, да, хотел! Прямо насквозь меня видишь!

Ася рассмеялась и взяла его за уши, заставляя смотреть себе в глаза:

– Ты – не самый лучший! Ты эгоист, зануда, перфекционист, трудоголик, тиран и сумасброд! Но я люблю тебя. Именно тебя, понимаешь? И я не уйду, не надейся. Теперь будешь мучиться со мной до скончания века.

– Спасибо, – серьезно сказал Алымов.

Они некоторое время полежали молча, потом Сергей задумчиво произнес:

– Может, у меня кризис среднего возраста?

– Может быть. Но мне кажется… Сереж, ты ведь так и не смог пережить смерть мамы, да? Поэтому и мучаешься.

Он не отвечал очень долго, и Ася расстроилась: зря полезла! Наконец он прошептал:

– Да.

– Я так и думала.

– Все это время я как-то держался, но Сашина смерть… Как ножом по незажившей ране…

– Ты просто загнал все вглубь, и оно там болело.

– Ася, ты понимаешь, она же одна умерла! Без меня! Совсем одна! Да еще мы с ней постоянно ругались в последнее время. Вернее, это я скандалил, срывался – я на всех кидался, и на маму тоже. Я так виноват, просто ужасно! Я подвел ее! Господи… Как мне теперь жить…

Он с трудом сдержал рыдание, делая вид, что просто закашлялся. Ася медленно гладила его по голове и спине, пока он не задышал ровнее.

– Ёж, можно я кое-что скажу? По поводу твоей мамы? Ты вынесешь?

– Скажи, – ответил он, помолчав.

– Я понимаю, как тебе больно, что мама умерла одна. Но ты только представь, что с тобой было бы, если бы это случилось при тебе! Ведь ты ничего не смог бы поделать, ничего! Она умерла мгновенно. Совсем не мучилась. Даже не успела ничего понять. Раз – и все. Словно свет выключили. Ты знаешь, ведь каждый умирает один. Невозможно разделить с другим человеком его смерть.

Алымов слушал, положив голову Асе на плечо.

– Ты не согласен?

– Да нет, ты права. – Он горько вздохнул. – И не легче пригвожденным к одному кресту – все равно уходит каждый на свою звезду…

– Это Хименес?

– Да.

– И еще – насчет всей этой грязи в прессе. Ты удивишься, но твоя мама совсем не так болезненно все воспринимала. Она была сильной женщиной, несмотря на внешнюю хрупкость. Я тогда ужасно расстроилась и позвонила ей, а Илария Львовна говорит: «Не обращай внимания, надо быть выше этого. Собаки лают – караван идет». Она недоумевала, почему ты так остро реагируешь на подобную чушь.

– Ася, ты это сейчас придумала? Мне в утешение?

– Нет, так и было. Мама верила в тебя, понимаешь? В твой талант, в твой успех.

– Да уж, успех…

– Я видела, как тебе трудно с ней. Она очень высоко поднимала планку, а ты всегда тянулся. Пытался соответствовать ее ожиданиям. Это мучительно. И я хочу, чтобы ты знал: я – не твоя мама. Мне неважно, есть у тебя «Оскар» или нет. Если дадут, я буду страшно радоваться и гордиться. Нет – и не надо. У меня есть ты, и я счастлива. И мне по большому счету даже неважно, чем ты занимаешься. Главное, чтобы тебе это приносило радость. Ну, и немножко денежек, конечно. Просто на жизнь. Никаких яхт и бриллиантов.

– Это хорошо, что ты не мама. Я ведь нашел ее дневники и читал потихоньку – не подряд, а так, выборочно. Сначала тяжело было, потом ничего, втянулся. Она так и не повзрослела! И вся ее строгость, даже суровость – от страха. Маленькая девочка, воспитанная в любви и ласке, как принцесса – и вдруг одна, в чужом и враждебном мире. И она играла в это, представляешь?! Принцесса в изгнании! Мама совершенно не понимала, что со мной делать, как воспитывать. Она с собой-то не знала, что делать. И обижалась на меня, даже ненавидела порой, а потом страшно раскаивалась и рыдала по ночам. А я иногда ее ненавидел и пугался этого. И тоже рыдал по ночам. Я так вам завидовал! Вашей семье.

– Да чему там завидовать, ты что?!

– Конечно, я видел, как вы живете – и ругаетесь, и отец выпивает, но все как-то… мирно. Поругаетесь – сразу понятно, что через час помиритесь. У вас была семья, понимаешь? А у меня – не было. Меня раздирали на части: мама, Вера, Дед. Как того марсианина, который подстраивался под каждого встречного – ну, помнишь, у Брэдбери? Я был не такой, как все, странный, иной. Инопланетянин, Чужой. Даже в институте! Там все особенные, но… Одно то, что я не пил, было странно. И попробуй что-нибудь объясни! Я всегда – белая ворона, всю жизнь…

Алымова словно прорвало – он говорил, перескакивая с одного на другое, волновался и размахивал руками. Теперь они оба сидели на постели – Ася опиралась спиной о подушку, а Сергей – рядом, скрестив ноги по-турецки.