– И мама была такая же инопланетянка, только еще хуже! Мне все-таки много от отца досталось, я легко общался, а мама… У нее и друзей-то почти не было. Она очень долго жила в выдуманном мире. Отгородилась стеной от действительности, а я-то выходил за эту стену и видел, что там все другое. Мне кажется, стена рухнула, когда отец умер. И мама осознала, что она вовсе не принцесса – нет никакой башни из слоновой кости и принц на белом коне не прискачет, чтобы спасти. Умер принц. Да никаким принцем он никогда и не был. И она… Она плакала все время. Не рыдала, не билась в истерике – просто слезы текли из глаз. Сами по себе. Я испугался, кинулся к тетке. Она примчалась, быстренько устроила маму в Соловьевку. Там ее как-то поправили…

Он вздохнул и снова лег, положив голову к Асе на живот, и она стала перебирать его волосы, гладить шею и плечи.

– А я даже не знал, что они с отцом так и не развелись, представляешь? Еще мальчишкой мечтал иногда, чтобы она замуж вышла. Отвлеклась от меня хоть немного. Правда, не уверен, что пережил бы это, если б случилось. Помню, шубу ей норковую купил. С первых больших гонораров. Она надела и вся расцвела: «Подумайте, сын меня одевает!» – а глаза так и сияют. «Подожди, я тебя еще замуж выдам!» – Она усмехнулась, так горько… Бедная мама! Я как подумаю о ней, о ее красоте, о женском одиночестве! Так больно. Она и красоту-то свою несла, как бремя. Как наказание.

– Боже мой, если бы я только знала! Мне и в голову не приходило, что вы так мучительно живете. Ты такой солнечный мальчик был, радостный, звонкий… Хотя плакал часто, правда.

– Ну да, звонкий. Как мячик резиновый – прыг, прыг по жизни. И допрыгался. Если бы не ты! Спасибо, родная. Прости меня.

– Все хорошо. Ты успокоился хоть немного?

– Да, прошло. Выговорился, наверно.

– Давай попробуем все-таки поспать?

– Боюсь, не засну. Может, опять побегать?

– Не надо, а то ты совсем разойдешься. Знаешь, я постель перестелю, вот что! На свежем быстрей заснем. Иди умойся, а я пока займусь.

Когда Сергей вернулся, Ася уже постелила чистое белье и как раз запихивала старое в большой пластиковый мешок для мусора.

– Что ты делаешь? – удивился Алымов. Ася задумчиво потрясла мешок, потом стянула с себя футболку и сказала:

– Снимай все!

Сергей удивился еще больше, но разделся. Ася засунула вещи в тот же мешок и завязала его узлом:

– Вот смотри: здесь – всё! Все твои мучения, раскаяния, страдания, переживания. Все, что ты отпустил сегодня из своей души, впиталось в эти тряпки. Теперь пойди и выкинь это из дома. А завтра по дороге выбросим в контейнер.

Алымов послушно взял мешок и вышел. Постоял на крыльце, вздрогнул от холода и, широко размахнувшись, швырнул мешок подальше от дома. Надо же, что придумала! Вернулся – Ася так и стояла посреди комнаты, дожидаясь его.

– Ну вот! Теперь ты свободен. Можем ложиться.

Сергей прислушался к себе – и в самом деле! Удивительная легкость, покой… «Умер от варенья» – вспомнил он и улыбнулся.

– Подожди ложиться! Я хочу спросить: Ася, почему ты сказала: «мы»?

– Когда?

– Когда кричала на меня: «Мы и без тебя не пропадем»!

– Надо же, заметил.

– Ты что – беременна?

Ася засмеялась:

– Да. Почти шесть недель.

– И ты позволила мне нести всю эту жалкую хрень? Не могла сразу сказать?!

– Я хотела. Но не успела. Такое несчастье с Сашей – я не стала одно с другим мешать. Ты рад? Ой! Что ты делаешь… Сумасшедший…

Алымов опустился на колени и стал целовать Асин живот. Потом поднялся и взял ее за руки:

– Знаешь что? Я устал ждать. Мы потом сделаем все, как надо: и кольца купим, и печатей понаставим, а сейчас… В четыре часа утра, перед этой самой постелью, в которой мы с тобой первый раз любили друг друга… Здесь и сейчас говорю: я беру тебя в жены. И обещаю любить и беречь до конца наших дней!

Ася ответила:

– Здесь и сейчас я беру тебя в мужья и обещаю любить и беречь до конца наших дней. Пока смерть не разлу…

– Нет, не так. И даже смерть не разлучит нас.

Они стояли, взявшись за руки, и смотрели друг другу в глаза: не Сергей Алымов и Ася Калинина, а просто мужчина и женщина – обнаженные, открытые, любящие. И оба чувствовали, как рушатся последние обломки той стены, что выстроилась между ними за тринадцать лет разлуки, – рушатся и рассыпаются в пыль. Они поцеловались, а потом легли на свежие простыни и заснули, обнявшись.

В один из вечеров Алымов пришел домой чрезвычайно возбужденным – вернее сказать, в одну из ночей, потому что большие настенные часы деда Вержбицкого только что пробили половину второго.

– Чем от тебя так пахнет? – удивилась Ася.

– Хорошим английским табаком. Я целую вечность у Деда просидел. А они оба дымят, как паровозы. Дэвид Конли приехал. Режиссер. Дед нас знакомил. Я сбежал, а они там всё квасят. Железные стариканы! Конли, правда, помоложе Деда. Ты не представляешь, что они придумали! Дэвид привозит к нам свой спектакль, на месяц – «Ричард Второй». У нас эту пьесу почти не ставили. Главную роль там играет Джейсон Харди, я его совсем не знаю, но говорят, что…

– Ой, Харди! Я знаю! Ты что, он же страшно популярный! В том знаменитом сериале снимался, про мальчика.

– Да я не смотрел. В общем, мы с ним будем играть в очередь, а его введут в наш спектакль, тоже в очередь со мной.

– А в какой? Не в «Иванова» же?

– Думают пока. Хотя он играл Чехова. Может, «Портрет Дориана Грея» возобновят. Он и там играл.

– Дориана?! Харди же такой некрасивый!

– Нет, лорда Генри. Если возобновят, я тоже буду Генри играть.

– А кто тогда будет Дорианом? Все равно лучше тебя не найти!

– Ася, он у меня в печенках уже, этот Дориан. Мне интереснее Генри. Дед говорит, есть на четвертом курсе мальчик, очень красивый. И талантливый.

– Лучше тебя никого не может быть.

– Ася, да стар я уже для Дориана!

– А как Харди станет играть? На каком языке?

– На английском. Будет перевод, наушники.

– Но это странно: все по-русски говорят, а один лорд Генри по-английски!

– Это лучше, чем на ломаном русском. Ничего, так делают. Даже интересно.

– А ты? В «Ричарде»?

– На английском, представляешь?! Дэвид послушал, как говорю – я у них сначала переводчиком был, потом, на второй бутылке, они уже и так друг друга понимать стали. В общем, ему понравился мой английский. Сказал: чуть поработать над произношением, и нормально. Харди, конечно, легче – он хоть роль знает, а я даже пьесу не читал. Но Дэвид подготовился, диск со спектаклем привез, с русскими субтитрами. Буду изучать.