– Вот как? Она, стало быть, и с отцом моим?..

– А ты не знала?

– Догадывалась. А что же дом?

– Отстроили почти. Только башни нет больше.

– Безголовая птица…

– А что ж ты-то сама? Выглядишь прямо барыней… Эта… Камилла Аркадьевна тебе кто?

– Да вроде родственница какая-то. Их там много, не сосчитать. Через отца все – седьмая вода на киселе.

– И что ж дальше, как ты думаешь? Станешь в Первопрестольной жить?.. Мне ведь тоже решать надо.

– Нет, Степка. Ты покудова никуда не девайся из Синих Ключей, хорошо? Я вернусь. Скоро. И мне хоть кто-то родной там нужен будет.

– Это я, что ли? – усмехнулся Степка.

– Ты, – серьезно кивнула Люша. – Я теперь другая. Ты сам видишь. Меня прежнюю ты один, верно, и помнишь. А забыть мне нельзя, я это чувствую. Я вернусь. Подожди. А там – как скажешь. Я тебе всем, чем смогу, помогу. Договорились?

– Ладно, будь по-твоему, – сказал Степка, глядя в сторону.

– Спасибо тебе. – Люша поднялась на цыпочки и поцеловала его в щеку.

– Ну, Марыська, благослови меня теперь! – решительно потребовала Люша и дернула подругу за рукав.

Девушки сидели на бортике у фонтана на Театральной площади и грызли из одного кулька тыквенные семечки. Пятничный базар уже расторговался: уехали крестьяне, разошлись покупатели, исчезли разносчики. Остались только охапки соломы да навоз на булыге. По опустевшему торжищу разгуливают голуби, взлетают на бронзовую скульптуру, воркуют. У бассейна водовоз неторопливо наливает бочку черпаком на длинной ручке. Марыся, все еще не привыкшая к решительно изменившемуся образу подруги, то и дело поворачивается и, словно не веря своим глазам, придирчиво оглядывает Люшу с головы до ног и даже щупает материал, из которого сшита Люшина одежда.

– Что я тебе, поп, что ли?! – удивилась Марыся словам подруги.

– Ну отчего ж… – несколько замялась Люша и, сформулировав в уме, приободрилась. – Это же не только попы могут. Вот мать сына благословляет, когда он в военный поход поехал. Или отец дочь, когда она замуж идет… Я в книжках читала.

– Ага, – согласилась Марыся. – Поняла. Отца-матери у тебя нет, одна Марыська осталась. Так ты чего же – в поход на войну нынче собираешься или замуж?

– И то и другое одним разом, – независимо сообщила Люша. – Хватит ждать. Пора жизнь свою разрешать.

– Ладно. Только ты это… когда воевать станешь, уж поосторожнее там. Постарайся не убивать никого и сама не погибнуть…

– Нет, – задумчиво сказала Люша. – Убить – это слишком просто. Я уж знаю теперь. Нынче я по-другому действовать буду. Не бойся, Марыська.

– Не бойся… – проворчала Марыся. – Мне, если хочешь знать, Ноздря до сих пор во снах является. В кровище весь и руки тянет… Ору от страха так, что Атька с Ботькой с двух сторон кидаются…

– Странно. – Люша презрительно дернула носом. – А мне вот почему-то не является, хоть это я его и порешила. Трусиха ты…

– Не только в этом дело, – возразила Марыся. – Я про то много думала – он же, в общем, за обыкновенное мужиковское дело погиб. Думаешь, ко мне, окромя него, теперь вот никто за пазуху не лезет, в углу зажать, снасильничать не пытается?

– М-да… – Люша, откинувшись, оглядела подругу. За прошедшее время Марыся полностью расцвела пышной, наполненной юными соками красотой. Высокая грудь задорно выдавалась вперед, кожа светилась, как розовая жемчужина, толстая коса лежала на плече хлебной плетенкой. – Да уж, как у нас в деревне говорили: на такую красу и у огородного чучелка соломенный хрен встанет!..

– Спасибо на добром слове, подруга!

– Завсегда пожалуйста… Ясно до слез, что пьяный трактир тебе самое место. Но погоди! Я вот со своими делами разберусь, тебя к себе заберу.

– Мое место не купленное! – Марыся надменно вздернула короткий нос. Как созрела окончательно, наследственный польский гонор в ней то и дело давал себя знать. – Говорила ж тебе: я при трактирах останусь. Забыла все? Как в ресторан ездили? Что ж, понятно, другие небось, поважнее дела нашлись…

Прежде Марыся подробно расспрашивала Люшу про венецианцев. Смешно: ревновала к Камише. Нашла к кому…

– Да ладно тебе… Атька с Ботькой как?

– Хорошо. Здоровы. Нищенствуют успешно. Ботька жалостным голосом песенки научился петь, а Атька ему подвывает и на губах вот так делает: «Тпру-ту-ту! Тпру-ту-ту!» – (Марыся, оттопырив полные розовые губы, сверху вниз провела по ним пальцем. Жест получился настолько бессознательно эротичный, что Люша, сморгнув, только длинно вздохнула, где-то даже и вправду пожалев убиенного Ноздрю.) – Им много подают, на сласти даже хватает. Только вот дед Корней после зимы что-то сдал…

– Все надо решать… – сосредоточенно сказала Люша. – Все.

– Ты уж – решатель… – усмехнулась Марыся. – Ножиком в бок.

– Я, – серьезно кивнула Люша. – Кто ж за меня? Я теперь умнее стала, многому научилась. Пора уж мне. Ты давай говори!

– Что ж говорить? – растерялась Марыся.

– Говори: благословляю Люшку на свершение праведной мести, успешное замужество и прочее, как повернется, но чтоб ко благу…

– Благословляю Люшку на свершение… – серьезно начала Марыся, но не выдержала и прыснула в кулак. – Чушь какая-то!

– Говори, а то не сбудется! – взвизгнула Люша и чувствительно ткнула подругу локтем в бок.

– Благословляю! – воскликнула Марыся и высыпала Люше на голову семечки из кулька.

Люша уже готова была броситься с кулаками, но взглянула на Марысино лицо с вытаращенными голубыми глазами и раскрытым ртом и расхохоталась.

– Ой, прекрати! – замахала руками Марыся. – Прекрати быстро, Люшка! Вон, гляди, от твоего смеха даже все голуби разлетелись!

– Наоборот, слетелись. Ну я пошла. Не поминай лихом. Встретимся еще.

Встряхнула головой. Голуби суетились среди булыжников, выклевывая рассыпанные семечки.

Весеннее солнце согревало Москву, играло на куполах многочисленных, похожих на разноцветные пряники церквушек. Несмотря на ласковое солнечное тепло, Марыся смотрела Люше вслед и ежилась от внутреннего холода. Она искренне любила подругу, но и прежде временами испытывала при общении с ней тревожный озноб. А уж после известных событий… И что за непонятную месть она еще задумала? Кому мстить?

– Я должна теперь в Синие Ключи поехать.

– Конечно, деточка, но именно сейчас никак невозможно. Я же гласный Думы, вы знаете, у нас в четверг важное заседание по реконструкции канализационных стоков, без меня там никак не обойтись.