него. В этой порке не было никакой сдержанности: хватило пары безжалостных ударов, чтобы плоть разошлась, и кровь презренного негодяя — Наступающего на бессмертных Императора — брызнула во все стороны. Если бы кто-то вроде Жун Цзю, пострадавшего от рук Мо Жаня, увидел эту сцену, то он бы несомненно рукоплескал и кричал: «Потрясающе! Сделай это снова! Избавь людей от этого зла! Делай это доброе дело каждый день!»

Под этим безжалостным шквалом жестоких ударов Мо Жань, наконец, пришел в себя.

Ши Мэй всегда такой деликатный — как это может быть он?

Такой опыт в порке людей... Кто еще это мог быть, кроме Чу Ваньнина?

Удары Учителя перестали быть такими сильными. Он остановился, чтобы потереть запястье и снова занес руку, собираясь возобновить экзекуцию. Мо Жань прислонился к камню и закашлялся кровью:

— Не нужно больше, если вы продолжите, я действительно умру…

Он выкашлял еще несколько кровавых сгустков, чувствуя, как его сердце проваливается в бездну. Это определенно была худшая из его неудач и самое черное пятно[4] на его героическом счету.

[4] 浓墨重彩的一笔 — штрих густым мазком (много туши на кисти): использовать густые чернила и цвет для описания какого-то значимого, привлекающего внимание и заметного, события. Из 18-й главы книги Лю Цзяньвэя «Эпоха героев».

Почему, черт возьми, это был Чу Ваньнин?

И почему у Чу Ваньнина лицо Ши Мэя, и даже его голос звучал точно так же?

Тяжело дыша, он вытер кровь с уголка рта и поднял глаза. Может быть, из-за «целительных» побоев, или оттого, что лекарство, на которое расщедрился Чу Ваньнин, наконец, начало действовать, но, когда он поднял голову, человек перед ним больше не был Ши Мэем.

Чу Ваньнин с довольно холодным лицом, но кипящим от с трудом контролируемой злости взглядом стоял под деревом. Его фигуру буквально окутала темная яростная аура, глаза, будто две молнии, пронзали Мо Жаня насквозь.

Его холодный и безжалостный облик не мог не ужасать, но…

Мо Жань несколько секунд смотрел на него.

И обнаружил, что его Учитель... выглядит безбожно возбуждающе посрамленным.

Художник:葵呆呆

Смело можно сказать, что Чу Ваньнин всегда одевался и выглядел как воздерживающийся от плотских желаний аскет, но теперь его многослойное белое одеяние превратилось в беспорядочное месиво и только крепкая хватка бледных тонких рук не давала ему соскользнуть с плеча. Его губы были красными и опухшими от поцелуев, засосы и укусы покрывали шею. Хотя выражение его лица было свирепым, но из-за этого сердце Мо Жаня лишь еще сильнее затрепетало от возбуждения.

Тут же на него приливной волной нахлынули все его воспоминания о Чу Ваньнине из прошлой жизни: безумие, жажда крови, ненависть, неистовство, завоевание, удовольствие... Все эти обжигающие воспоминания, которые накопились за те годы, сводили с ума.

Мо Жань не хотел думать об этом, не собирался ничего вспоминать, но в этом воздухе, наполненном терпкой смесью запахов крови и парфюмированной пудры, невыносимо четкие и яркие моменты прошлого нахлынули, как прилив, и затопили его сердце. Черт, в конце концов, он абсолютно не может смотреть на Чу Ваньнина, выглядящего подобным образом. Даже если он ненавидел его, Мо Жаню все еще было сложно удержаться от желания сделать из него фарш, завернуть в тесто для пельмешков и потом с наслаждением отжарить. Он мог не желать признать это, но сколько бы он ни бежал от правды — от себя не уйти.

В прошлой жизни его самые захватывающие ощущения, самые сильные эмоции и самые интенсивные кульминации были связаны с телом Чу Ваньнина.

Одно дело — ненавидеть его, но для такого похотливого и бесстыдного мужчины, как Мо Жань, животные инстинкты тела — это совсем другое дело.

Чу Ваньнин выдохнул. Он казался действительно разъяренным, его рука, держащая Тяньвэнь, слегка дрожала.

— Очнулся?

Мо Жань с трудом проглотил кровь, заполнившую рот:

— Да, Учитель.

Чу Ваньнин, казалось, еще не до конца успокоился. Однако он не мог не принять во внимание тот факт, что Мо Жань находился под влиянием иллюзии, и обвинять только его во всем случившемся было бы нечестно. Поколебавшись мгновение, Учитель все же убрал ивовую лозу.

— То, что случилось сегодня…

Мо Жань поспешил заговорить прежде, чем он закончил:

— Только Небеса, вы и я знаем о том, что случилось сегодня! Я никогда никому не скажу! Пусть Небо поразит меня молниями пять раз на дню, если я скажу хоть слово!

Чу Ваньнин помолчал, потом мрачно усмехнулся:

— Я слышал эту твою клятву не меньше сотни раз, и ни разу она не была дана всерьез.

— Безусловно, на этот раз я абсолютно искренен!

Конечно, его тело бурно реагировало на Учителя, но Мо Жань искренне верил, что желание трахнуть Чу Ваньнина было равносильно желанию съесть вонючий тофу, который лучше есть в углу подальше от других, чтобы они не чувствовали его запах. Желание уложить Чу Ваньнина в кровать было именно таким тофу.

Мо Жань всегда ненавидел Чу Ваньнина. Как он мог одновременно ненавидеть его и втайне мечтать трахнуть? Что это за болезнь?

Все эти гнилые вещи в его прошлой жизни между ним и Чу Ваньнином... Он действительно не хотел больше вспоминать об этом. Пощадите!

— Эта иллюзия сбивает с толку. В ней ты рискуешь встретить людей, которых в своем сердце желаешь видеть больше всего, — пояснил шагающий рядом с ним Чу Ваньнин. — Ты должен оставаться спокойным, чтобы не запутаться в своих чувствах.

— О…

«А? Подождите секунду!» — от пришедшей в голову мысли Мо Жань вздрогнул.

Если это так, то Ши Мэй, которого он в прошлой жизни встретил в иллюзии, также мог быть не Ши Мэем? Что, если это тоже был… Мо Жань искоса взглянул на Чу Ваньнина и снова вздрогнул.

«Невозможно!»

Если Чу Ваньнин был тем, кого он целовал в прошлой жизни, то Мо Жань определенно получил бы знатную порку и в любом случае хорошую оплеуху!

Это не мог быть он! Определенно нет!

Поскольку Мо Жань был занят увлекательным диалогом с самим собой, то чуть не упал, когда Чу Ваньнин внезапно остановился и потянул его за собой:

— Тихо.

— В чем дело?

— Впереди что-то движется.

Все складывалось совсем не так, как в прошлой жизни, поэтому Мо Жань больше не знал, чего ожидать. Услышав слова Чу Ваньнина, он сразу же спросил:

— Может быть, это Ши Мэй?

Чу Ваньнин нахмурился:

— В иллюзорном мире нельзя представлять тех, кого хочешь встретить. Иначе, что бы там