— Вообще никому?

— Никому, — отрезал горилла.

— А как же жить-то, если никому не верить? Таки свихнуться можно.

— Вот так и жить.

Горилла увидел, что второе полотенце полностьюзалито кровью, и не на шутку перепугался.

— Послушай, у тебя вообще с давлением как?

— Оно у меня всегда низкое.

— Ты гипотоник, что ли?

— Гипотоник.

— Теперь понятно. У тебя и так кровь из носавременами идет, а тут я тебе еще кулаком заехал. Но вот ты тоже сама виновата.Какого черта меня собакой назвала?!

Мужчина кинул окровавленное полотенце на пол иприложил к моей переносице кубики льда.

— Жаль, грелки со льдом нет. А то бы сосуды вполости носа быстрей сократились. Лежи неподвижно. Ты сама как чувствуешь, носзаполнен сгустками крови? Дыхание затруднено?

— Затруднено, — всхлипнула я.

— Только не вздумай реветь. Лежи неподвижно. Ато трясешь головой, еще хуже будет. Попробуй глубоко дышать носом. Подвоздействием воздуха кровь сворачивается быстрее.

Когда наконец кровь остановилась, Олег положилновый холодный компресс и накрыл меня одеялом.

— Ты белая вся, как стена.

— Я спать хочу.

— Это слабость. Поспи. Организму нужновосстановиться.

В тот момент, когда он поправлял одеяло, якак-то по-детски улыбнулась и еле слышно произнесла:

— Спасибо.

— За что? За то, что я дал тебе в нос?

— И за это тоже спасибо. Если бы ты не дал мнев нос, то уже давно изнасиловал бы, к едрени матери.

— Спи, дуреха.

Ума не приложу, сколько часов я проспала, нопроснулась от того, что кто-то жарил в комнате картошку. Конечно, я не моглаошибиться — это был потрясающий, вкуснейший запах жареной картошки. Мне дажепоказалось, что я никогда не была в Голландии, а все, что мне в ней приснилось,— это просто страшный сон. Я любила просыпаться от запаха жареной картошки втот момент, когда ее жарила моя мама. Так приятно! Просыпаешься и потягиваешьносом. Красота! Вот и сейчас: проснусь, посмотрю на любимую маму, сяду естьаппетитную картошку с солеными огурчиками и пойму, что жизнь прекрасна.

Но реальность оказалась совсем другой. Яоткрыла глаза и увидела девушку в легком халатике, которая жарила картошку ичто-то напевала себе под нос.

Оглядев комнату, я попыталась понять, гденахожусь, и вспомнила обо всем, что произошло со мной до того момента, пока язаснула крепким сном.

При этом я еще раз оглядела комнату. Первое,что сразу бросилось в глаза, — в комнате не было окон. Поэтому весь дым и парот плитки оседали прямо на стены. Комнатка была небольших размеров. Двекровати, две тумбочки, стол, два стула, плитка, совсем маленький холодильник иузкая дверь, которая, по всей вероятности, вела в туалет.

Я не отрывала взгляд от девушки и вдруг сужасом обнаружила, что у нее вместо одной ноги — протез. У входной двери стояликостыли. Видимо, когда девушка отстегивала свой протез, она передвигалась накостылях.

Словно почувствовав мой взгляд, девушкаобернулась и вполне доброжелательно произнесла:

— Меня Вика зовут.

— Таня.

— Я из Тамбова.

— А я из Москвы.

— Новенькая, значит.

— Что-то типа того.

— Таня, я так поняла, что Олег тебе носразбил. Ты бы свои окровавленные полотенца собрала и постирала. Кстати, намтеперь с тобой вместе придется в этой комнате жить. Убираться будем по очереди.График дежурств такой. День ты убираешься, день — я. В общем, уборка черездень.

Моя новая знакомая помолчала и тут жедобавила:

— Кстати, картошку с луком будешь? Я целуюсковородку нажарила.

— А почему здесь окон нет? Так же можно с умасойти, если помещение не проветривать?

— Видимо, так положено. Незачем нам смотретьна внешний мир, а внешнему миру — смотреть на нас.

— Кондиционера тоже нет?

— Ты что, с луны свалилась? Какой кондиционер?Это же тебе не номер люкс навороченной гостиницы.

— Так как же жить в непроветриваемом помещении?

— Таня, вот так и живем. Что есть, то есть.Человек привыкает ко всему.

— В тюремной камере и то окно есть, — заметилая. — Пусть маленькое, с решеткой, но есть. Хоть иногда солнечный светпроникает. А тут как в подземелье — только искусственное освещение. Поневоленачинаешь чувствовать себя кротом.

— Не скажи. В тюрьме ты так картошечку непожаришь. Иногда Олег добреньким бывает и разрешает дверь на чуток приоткрыть,проветрить. Правда, при этом проветривании он сам присутствует.

Не говоря ни единого слова, я собрала с полаокровавленные полотенца и пошла в направлении ванной комнаты. Открыв дверь, яобнаружила только старенький ржавый унитаз и старую раковину с допотопнымкраном. Ни о каком душе и уж тем более ванне не могло быть и речи. Помня о том,что ванны тут очень часто являются роскошью, я бросила полотенце в раковину икрикнула:

— Вика, а душа здесь нет?!

— Ты что, не видишь?

— Вижу.

— Тогда зачем спрашиваешь?

— Подумала, может, у меня обман зрения.

— У тебя не обман зрения, и душа здесь нет.

— А мыться-то как?

— Мыться — как получится. Там рядом сраковиной банка литровая стоит. Полотенца вешай на бельевую веревку. И смотри,воду экономь. Иначе Марьяна по ушам надает. Если истратишь воды чуть больше,чем положено, проблем не оберешься.

Когда я развесила полотенца и вновь зашла вкомнату, Вика поставила сковородку посреди стола и протянула мне вилку.

— Хорошо, что мы не голландцы и можем естьстолько, сколько захотим. А то их система питания просто убийственная. Весьдень голодные ходят, а на ночь наедаются до пуза.

— Я слышала, что они горячую пищу тольковечером едят, — заметила я, кладя в рот горячую картошку.