У воды столпились человек двести мужчин и женщин, все низкорослые, кривоногие, многие в конических берестяных шляпах; мужчины в темных кафтанах, сшитых из чего-то, похожего на рыбью кожу, женщины в темно-синих холщовых рубахах до колен; на ногах у всех короткие сапоги. Среди взрослых шныряли ребятишки, черноволосые и босоногие. Отдельной небольшой группой стояли несколько богаче одетых человек, явно маньчжур.

Собравшиеся, несомненно, встречали шлюпку и вид у всех, включая маньчжур, был озадаченный. Вполне возможно, рассудил Невельской, никто из них никогда подобной лодки не видел. Или просто не ожидали ее появления.

Он вооружился, на всякий случай, двуствольным пистолетом и сошел на берег в сопровождении переводчиков. Вызвался было с ними еще старший матрос Чуфаров, но Невельской приказал ему быть у фальконета: мало ли чего взбредет в голову этим маньчжурам, а быть в роли капитана Кука перед гавайцами Геннадию Ивановичу не хотелось. Остальные матросы тоже должны быть наготове и явиться на помощь капитану по первому знаку.

Аборигены расступились перед пришельцами и что-то заговорили, показывая на маньчжур, неподвижно стоявших вокруг толстого обрубка дерева, на котором важно, как на троне, восседал седовласый, богато одетый господин.

– Джангин! Джангин! – еле разобрал Невельской в их чуждой русскому уху гортанно-шипящей речи.

Он оборотился к Афанасию:

– Что такое «джангин»?

Афанасий, в свою очередь, спросил Позвейна. Тот что-то ответил, и тунгус перевел:

– Купец это. Богатый старик.

Дальше разговор пошел в тройном переводе. Среди гиляков нашелся понимающий по-маньчжурски, а у маньчжур – говорящий по-гиляцки. Так и стали общаться.

– По какому праву ты пришел сюда? – грубо спросил джангин.

Невельской тоже решил не церемониться с наглецом:

– А по какому праву здесь находишься ты?

– Только мы, маньчжуры, хозяева этих мест, все другие, кто пришел сюда без нашего дозволения, должны немедленно убираться, пока их не выгнали силой. – Джангин подал знак своим людям и те угрожающе двинулись к Невельскому.

Капитан сделал шаг назад и выхватил пистолет.

– Стоять! Если кто пошевелится, убью на месте!

Маньчжуры остановились и попятились. Невельской поднял руку и призывно покивал ладонью, вооруженные ружьями матросы через три секунды были возле него. Это испугало и ошеломило маньчжур, они отступили к джангину, а местные жители, наоборот, сгрудились возле русских и стали смеяться, показывая на маньчжур пальцами. Пришельцы на странной лодке им явно понравились больше.

Джангин вскочил со своего «трона», и Невельской напрягся, ожидая какой-нибудь пакости, но совсем не желая применять оружие. Однако купец вдруг начал кланяться в пояс, что-то бормоча. За ним стали кланяться остальные маньчжуры.

– Пусть господин меня простит, – переводили толмачи бормотание джангина, – я хочу быть в дружбе и приглашаю его к себе в гости.

Маньчжуры показали на несколько палаток, стоявших в стороне под деревьями и потому раньше не замеченных капитаном.

– Хорошо, я принимаю приглашение, – сказал Невельской. – Только не вздумай шутить. – Он погрозил пистолетом и засунул его в карман походного сюртука.

– Нет, нет, никаких шуток! – замахал руками джангин и, почти приседая, засеменил к палаткам в сопровождении своих то ли слуг, то ли подчиненных.

Невельской с переводчиками и матросы двинулись за ними.

У входа в самую большую палатку джангин остановился и обернулся:

– Мы войдем с господином, остальные ждут здесь.

– А как же мы поймем друг друга? – удивился Невельской.

– Поймем, – улыбнулся маньчжур, показав удивительно белые и ровные для его возраста зубы.

Пожав плечами, капитан последовал за купцом.

Палатка внутри была убрана, против ожидания, скромно, по-походному: на ковре легкий низкий стол, окруженный подушками, за цветной занавеской простая кровать. Свет проникал внутрь через два прямоугольных выреза в парусине, заклеенных промасленной, очевидно, рисовой, бумагой.

– Сатитесь, позалуста, – сказал джангин, указывая на подушки у стола, и это явилось полной неожиданностью для Невельского.

Джангин поймал изумление на его лице и довольно усмехнулся;

– Язык еросы я хоросо понимай, а говорить мало-мало. – Ткнул себя пальцем в грудь: – Купеса маньчжур, – потом ткнул в Невельского, – и купеса еросы договор писать нада…

– Ты подожди с договором, – сердито – оттого, что нечаянно выказал перед маньчжуром свои чувства, – и напористо сказал Невельской. – Сначала расскажи, по какому праву тут торгуешь.

Джангин жестом остановил натиск капитана и хлопнул в ладоши. Из-за другой занавески, на которую Невельской сразу не обратил внимания, так как она по цвету была схожа с парусиной палатки, появилась девушка в синем шелковом халате, расшитом красными драконами, выслушала указание хозяина, сложила ладони перед грудью, склонив красивую головку со спицами в высокой прическе, и опять исчезла за занавеской.

Джангин снова жестом пригласил Невельского на подушки:

– Бесетовать лутсе за цяем, – и уселся сам, скрестив ноги.

Невельскому ничего не оставалось, как последовать его примеру.

Джангин опять хлопнул в ладоши. Девушка вынесла чайный лакированный столик, поставила маленькие фарфоровые чашечки с крышками, крохотные заварные чайнички из коричневой глины, большой, тоже глиняный, чайник, пускающий пар из носика, и мисочку с сухим чаем. Ополоснув кипятком заварники, она положила в них фарфоровой ложечкой чай, заварила и накрыла салфетками. Выдержав пару минут, разлила ароматный густо-коричневый напиток по чашечкам, по знаку хозяина поклонилась и ушла к себе.

– Осенно хоросый цяй, – сказал джангин. – «Нефритовый цветок богдыхана».

Чай, и верно, оказался необыкновенно вкусным, а беседа – весьма полезной.

Маньчжур предупредил, что «ради дружбы с господином» сообщает «очень-очень секретные сведения», поэтому и не позволил лишним ушам слушать их разговор. А сведения действительно были секретные и серьезные. Однако, разумеется, требующие тщательной проверки – мало ли что может наговорить хитрый старик, желая угодить внезапно появившейся власти.

Во-первых, на всем пространстве до Хингана по берегам Хэйлунцзяна – «Река Черного Дракона», так называли китайцы Амур – нет ни одного военного поста, и народы, обитающие здесь до самого моря, никакому правительству не подчиняются и ясака не платят. Китайским и маньчжурским купцам запрещено спускаться сюда по Амуру, они это делают самовольно, давая взятки соболями мелким чиновникам в городе Сен-зине, что стоит на реке Сунгари в шестистах ли от устья (около трехсот верст, отметил для себя Невельской). Соболей они выменивают на водку араку у амурских охотников.