Он был странным мальчиком. Все это говорили. Весь в себе. С одержимостями. Вера представила себе, как он преградил ей путь, стал настаивать.

Мне нужно с тобой поговорить.

Чего тебе?

Я постоянно думаю о тебе.

Что? С отвращением в голосе. Хотя глубоко в душе ей было лестно, а он этого даже не осознавал.

Может, она оттолкнула его, пытаясь пройти, и он схватил ее за плечо, отчаянно желая донести до нее свои чувства. А потом, придя в возбуждение от прикосновения, не смог отпустить.

Отвали, мелкий урод.

Но он с силой развернул ее к себе – был сильнее, чем казался, – а другой рукой взялся за шею, как будто перед поцелуем. Она кричала ему, чтобы он отпустил, ругалась словами, шокировавшими воспитанного мальчика. Он затянул шарф вокруг шеи в попытке заткнуть ее брань, но не смог остановиться, хоть и понимал, что делает.

Грохот мусоровоза, размытого в запотевшем стекле до бесформенного пятна, вернул ее к реальности. Она потрясла головой, избавляясь от кошмарного видения.

– Думаю, Кристофер мог бы ее убить, – сказала она. – Дойти до такого состояния, как ты и говорил. Но забыть обо всем после – нет, этого я себе представить не могу.

Они молча доехали до Спрингхед-Хауса. Вера постоянно думала об Уинтерах и о том, каково Эмме и Кристоферу было там расти. Такие попытки воссоздать прошлое больше похожи на вымысел, подумала она, но как иначе? Она не могла полностью полагаться на воспоминания родственников. Даже если они считали, что говорят ей правду, спустя столько времени они не могли помнить все. От пересказывания всего этого год за годом подробности могли исказиться.

Приехав, они минуту постояли перед домом. Старая ферма пустовала. Даже машины Роберта, где можно было бы укрыться от дождя, не было на месте.

– Жуткое местечко, – произнес Эшворт. – Понятно, почему парню не хотелось приезжать домой слишком часто. Какие они, их родители?

– Приличные. Трудяги. На первый взгляд, по крайней мере. С семьями никогда ведь не знаешь наверняка, да, парень? – Она бросила на него хитрый дразнящий взгляд. Он обожал семейные сборища.

Она постучала в дверь кухни и удивилась, увидев на пороге Мэри. На ней был серый спортивный костюм и поношенная флисовая куртка, растянутая от слишком частых стирок. За эту ночь она как будто постарела, ссохлась.

– В чем дело? Есть новости? – Вера не поняла, надеялась ли она на них или боялась узнать что-то еще более страшное.

– Пока нет, дорогая. – Она помолчала. – Где Линда? – Линда – офицер, которую она оставила тут на ночь.

– Я ее отослала. Она очень милая, но иногда нужно побыть одной.

– А Роберт? – мягко спросила Вера.

– Он в церкви. – Мэри отошла в сторону, чтобы пропустить их в дом. – Я его туда отправила. Он не мог успокоиться. Всю ночь ходил по дому. Может, там он найдет покой. Но его нет дольше, чем я думала. Вот почему я так переполошилась, когда вы постучали в дверь.

Вера ничего не ответила. В то время, как всех ее друзей отправляли в вечернюю школу, отец прививал ей мысль, что атеизм – единственная рациональная жизненная позиция. Она наблюдала, как другие брели беспорядочной толпой из прихода, с разноцветными картинками рыбачащих учеников и Иисуса, идущего по воде, и ей хотелось, чтобы ей позволили присоединиться. Церковь была запретным развлечением, единственным общественным центром в их маленькой деревне. Помимо паба. Как-то раз она пробралась туда во время праздника урожая, и ей понравился звук органа и пение, разноцветные витражи и груды фруктов. Но она не понимала, что церковь может дать Роберту в такой момент. Разве все мрачные здания не похожи друг на друга? Разве ему не следует быть здесь, утешая жену?

Возможно, Мэри почувствовала ее неодобрение, и ей захотелось объясниться.

– Он растерян, зол. Трудное время.

– Для вас обоих.

– Вера всегда была для него важнее, чем для меня. – Она помедлила, затем выпалила: – Он делает столько добра здесь, в деревне. Своей работой. Было бы ужасно его потерять. Моей ролью всегда было поддерживать его.

Вере хотелось развить эту тему, но она не знала, какие вопросы задать. Не ее стихия. Ей хотелось сказать: вы умная женщина, а Роберт – взрослый мужчина. Почему он не может поддержать вас в вашей работе? Но ей не хотелось ее обидеть. Она посмотрела на Эшворта. Он тоже, казалось, так себе относился к идее веры.

– Он был близок с Кристофером? – спросила она наконец. – Со своим единственным сыном?

Последняя фраза прозвучала как-то мутно, повисла в воздухе, но она не стала продолжать. Мэри как-то странно на нее посмотрела.

– Конечно, Роберт гордился Кристофером. – Голос звучал ровно и вдумчиво. Она серьезно относилась к словам. – Он был блестящим ребенком, таким, кто мог сдать экзамены, не прилагая особых усилий. Но вряд ли можно сказать, что они были близки. Нет. Не так, как некоторые отцы и сыновья. – Она замолчала, собираясь с мыслями, затем продолжила, и в ее голосе прозвучало сожаление: – Я работаю в библиотеке. Там в основном женщины, и они болтают о семье. Я слышу, как они говорят о мужьях, которые водят их мальчиков на футбольные матчи, рыбалку, а когда те становятся постарше, в паб. У нас не такая семья. Мы не такие общительные. Понимаете? Возможно, это жертва, на которую все мы пошли ради работы Роберта. Она всегда была на первом месте. Детям было тяжело.

– Но вы же видитесь с Джеймсом и Эммой, с внуком? – Вере захотелось приободрить ее.

– Да, конечно, и это замечательно! Такое счастье! Мы всегда собираемся вместе на воскресный обед. – Она остановилась, затем добавила с грустью: – Но это, скорее, формальность. Мы не очень склонны к спонтанным поступкам. Очень осторожно общаемся друг с другом. Возможно, из-за смерти Эбигейл. Мы знаем, что трагедия может случиться в любой момент, и нам кажется важным не ссориться. В тот вечер, когда ее убили, мы ссорились… – Она замолчала, но Вера ждала. Именно это ей и было нужно. Представление о доме, в котором вырос Кристофер.

Вскоре Мэри продолжила:

– Я не виню Роберта в формальном подходе к семье. Нет, я вовсе не это хотела сказать. На самом деле Роберт даже общительнее меня. Вот только на прошлой неделе он предложил устроить праздник на мое пятидесятилетие. Позвать всех родственников, друзей. Ведь так поступают нормальные люди? И мы раньше устраивали вечера, когда жили в Йорке. Ходили ужинать в рестораны, с друзьями. В городе, конечно, все совсем по-другому. Может, я стала социофобом, но идея таких сборищ здесь повергла меня в ужас. – Вдруг ей что-то пришло в голову. – Наверное, теперь у меня есть повод все отменить. – И, едва она произнесла эти слова, ее лицо исказилось. – Что же я сказала. Как я могла? Я бы вытерпела тысячу вечеринок, если бы это вернуло Кристофера.

– Я знаю, – сказала Вера. – Я знаю.