А тут еще и новая работа — постоянное лекторство в одном из ведущих лондонских университетов. Начнется с октября, и Софи очень воодушевляло. Иэн, само собой, колебался. Да, денег у них будет больше, а это, разумеется, кстати, если заводить семью, что ему не терпелось начать, но он и сам подал заявление на новую работу (на продвижение по службе на самом деле — до регионального менеджера) и был вполне уверен в успехе и в сопутствующем повышении зарплаты. Не хватит ли пока? За невысказанным вопросом стояла громадная невыраженная тревога: его жена отныне будет проводить три дня в неделю в Лондоне — ночуя на диване у Соана, вероятно, пока не возникнет чего-нибудь поудобнее, — и было в этой мысли нечто глубоко беспокоившее Иэна. Нечто большее, чем просто перспектива постоянных разлук и двух-трех ночей в неделю в одиночестве у них в квартире. Это нечто — в том, что Софи откочевывает обратно в мегаполис, в стиле жизни и друзьях, не имевших с Иэном ничего общего, возникших до него, угроза их брачному статус-кво. С тех пор как решение было принято, между Софи и Иэном сделалось неспокойно — безо всяких слов, но осязаемо.

— Хорошо, — только и промолвила Софи в ответ на последнюю реплику Соана. И добавила: — Потому что это правда. — Тем самым все предыдущее показалось менее правдивым.

— Он едет с тобой, насколько я понимаю? На борту старого доброго судна «Ветхость».

— Постоянно-то хамить не надо.

— Да ладно, они ж там все древние будут. На «Легенду» разве не от семидесяти и старше берут?

— От пятидесяти.

— Ну, большинство окажется старше. КЕВ[72] «Маразм».

Соан расхохотался — у него была привычка смеяться над собственными шутками. С тех пор как Софи выложила ему эту новость, сама мысль о том, чтобы застрять на борту круизного судна в компании с четырьмя сотнями престарелых пассажиров-британцев, обеспечивала ему нескончаемое веселье. Софи подозревала в этом толику профессиональной зависти.

— Да, едет, — сказала она. — Очень красиво они поступили. Он пропустит первые три дня, но они организуют ему перелет, и Иэн догонит нас в Стокгольме.

— Как это романтично, — произнес Соан. — Прямо воображаю вас у тебя в каюте, пыхтите по Балтике. Как Кейт Уинслет и Леонардо Ди Каприо. Сходство разительное. — Он допил остатки шампанского в бокале. — Будем надеяться, что айсбергов не возникнет.

— Не возникнет, — сказала Софи и ладонью прикрыла глаза от низкого солнца, тщетно пытаясь разглядеть Гринвичскую обсерваторию в бетонном хаосе города, который она скоро вновь будет считать своим домом.

22–24 августа 2014 года: Дувр — Стокгольм

«Легенда Топаз IV» отправилась из Дувра в среду, в два с небольшим пополудни. Стоял погожий день, вода была тиха. Софи смотрела со своего крошечного личного балкона, как удаляются белые скалы и судно скользит по гребням вперед, в открытое море, солнце сверкает на мягких, безобидных волнах Английского канала. Когда суша полностью исчезла из виду и Софи надоело смотреть на воду, она вернулась в каюту и удовлетворенно плюхнулась в креслице.

Довольная донельзя, Софи огляделась. Каюта оказалась невыразимо уютной. Две опрятные односпальные кровати и столик, на котором Софи уже разложила книги и бумаги для лекций. В маленьком тиковом шкафчике размещался мини-бар, набитый всевозможными алкогольными напитками, сверху стоял телевизор и видеопроигрыватель. Ее предупредили заранее, и Софи прихватила с собой полдесятка любимых фильмов, хотя гораздо больше можно было взять напрокат в судовой библиотеке. На столике между кроватями лежала Гидеонова Библия и, что куда удивительнее, удостоенные Букера «Сумерки выдр» Лайонела Хэмпшира в мягкой обложке.

Софи сперва не смогла придумать этому объяснение, но через несколько минут на него наткнулась. Среди бумаг, ждавших ее внимания в пухлой приветственной папке, нашелся четырехстраничный бюллетень под названием «На борту». Это был первый выпуск, и далее явно предполагались новые ежедневные, и он оказался полон полезных сведений: время восхода и заката, краткий прогноз погоды, круизное расписание и рекомендации по дресс-коду дня — Софи с облегчением обнаружила, что сегодня форма одежды «свободная». («Дамы, возможно, пожелают облачиться в повседневное платье или брюки, а джентльменам пусть будет свободно в рубашке с открытым воротом и в элегантных повседневных брюках».) Там же — подробности о творческих персонах и лекторах, которым предстоит развлекать и просвещать пассажиров в этой поездке. Компания подобралась пестрая — жонглеры, фокусники, чревовещатель, имитатор Элвиса и еще с десяток других, — и едва ли не в самом конце списка значилось ее имя, на которое Софи в этом контексте посмотрела со странной гордостью. Рядом со своим, что самое неожиданное, она увидела имя великого писателя. «С гордостью сообщаем, — гласила приписка, — что знаменитый, удостоенный многих премий мистер ЛАЙОНЕЛ ХЭМПШИР проведет на борту все время путешествия и публично прочитает фрагменты из своих произведений, а также проведет писательские семинары и публичные дискуссии».

Эти последние пять слов стали первыми, которые она услышала у дверей каюты директора круиза в пять вечера того же дня, когда пришла получить указания к назначенной лекции. Внутри, похоже, препирались. Софи замерла на пороге перед открытой дверью и увидела маститого писателя — он стоял к ней спиной и негодующим тоном жаловался некоей незримой персоне:

— «Писательские семинары и публичные дискуссии»! В договоре об этом ни слова. Ни единого.

— Знаю-знаю, — отвечала незримая персона. — Но что-то мне же надо было написать. У нас в круизе никогда не было писателя. Что еще мне с вами делать?

— Чтения, один раз, — настаивал Хэмпшир, — тридцать пять минут. Ни больше ни меньше.

— Ладно. Давайте во вторник вечером, в зале кабаре. Я вас поставлю перед Молли Партон.

— Долли Партон[73] здесь, на борту?

— Молли Партон. Вечные песни в новом исполнении. Будете на разогреве. У нас с вами всё?

Хэмпшир развернулся кругом и сказал перед тем, как уйти:

— Это возмутительно. Непременно напишу об этом своему издателю.

— Спросите у него заодно, зачем они разложили по экземпляру вашей книги по всем каютам. У меня уже есть жалобы.

— Жалобы?

Теперь уже побагровев, Хэмпшир протиснулся мимо Софи, не заметив ее, и исчез в глубине коридора. Высокий темноволосый мужчина с тонкими чертами лица возник в дверном проеме и некоторое время смотрел писателю вслед, после чего вернулся к себе в кабинет, бормоча — то ли себе, то ли Софи:

— Писатель! Теперь им писателя на чертовом судне подавай! — Впрочем, казалось, его вся эта ситуация скорее развлекает, чем раздражает, и Софи, кашлянув, чтобы напомнить о себе, увидела, что он улыбается. Улыбка была умная и лукавая. Софи она к себе расположила.