– Старсан, – окликнул его Габриэль.

Мэйт нисколько не удивился бы, если бы волист сделал вид, что не слышит оклика. Как тогда, в избе. Но Сэт остановился, дожидаясь, пока до него доведут пленника.

– Зачем я вам нужен? – прямо спросил мэйт.

– Скажем так, я хочу дать тебе шанс вернуться в это село и поквитаться с Роем, – улыбнулся он. – Не скрою, шанс этот призрачный. Но я полагаю, он лучше, чем ничего.

Габриэль прикрыл глаза. Сказав так много слов, старсан не сказал ничего. Вернуться в село? Поквитаться с Роем? Призрачный шанс? Вначале Сэт потратил немало сил на то, чтобы превратить пленника в предателя. Сделал все, чтобы пленник возненавидел самого себя, жестоко унизил его. Потом заставил мучиться в догадках до следующего разговора. А теперь намекнул на то, что пленник может получить свободу. Бред какой-то.

– Эй, шевели ногами, – Габриэля подтолкнули.

Он повиновался и, гремя цепями, двинулся следом за старсаном. Впереди лежал невеселый путь до Блэкпика, а будущее было темнее ночи, опустившейся на село.

Дни стояли жаркими и тянулись медленно, а ночи были короткими, холодными и… беспокойными. В отличие от прочих узников Габриэля везли в карете. Под пристальным надзором двух волистов, Алана и Гая, двух сыновей Его Святейшества.

Первое впечатление об Алане было совершенно ошибочным. Когда там, в селе, мэйт увидел, как здоровяк со сбитыми кулаками входит в избу, то решил, что старший сын старсана – обычный тупой громила. На самом деле Алан оказался далеко не глупым человеком. И крайне любознательным. Всю дорогу он только и делал, что расспрашивал мэйта о жизни на Семи островах, о том, как на языке магов звучит то или другое слово, и, конечно, о том, как Габриэль чтит своих богов, без сомнения, лживых, и какие молитвы при этом произносит. Вера Алана была истинной и крепкой. Габриэль видел, сколько чувств вкладывает сын волиста при начертании в воздухе знака над своим сердцем и с каким почтением обращается к своему богу.

Гай был совершенно другим. Складывалось впечатление, что все хорошее, что имел его отец, досталось, как ни обидно, Алану. Младший сын старсана Сэта был замкнутым и вечно сердитым. Его ничего не интересовало, кроме ручной крысы по имени Ласка. Увы, ни он, ни его старший брат ничего не знали о таинственной миссии своего отца. И Габриэля это серьезно беспокоило. Если Его Святейшество не посвятил в свои планы даже собственных сыновей… Что же он задумал совершить? Что творилось, вызревало в его больной голове?

Конечно, могло быть и так, что Алан и Гай кое-что знали, просто держали это «кое-что» при себе. Однако мэйт не чуял никакого обмана, а братья пока еще не настолько владели своими чувствами и эмоциями, как их отец. Кроме того, похоже, Алан тоже не понимал, отчего мага не заперли в повозке с узниками. Конечно, он знал, что в клетке на колесах всего лишь бездари, на чьих лбах желтой краской нарисовали знак Лита за связи с мирклями. И все же… Габриэль надеялся, что рано или поздно Алан потребует от отца объяснений. Но старший сын Сэта то ли так и не решился спросить отца, то ли ничего не выяснил. При этом сам старсан будто забыл про ценного пленника. За все время пути Сэт ни разу не заглянул в карету, не подошел к нему, даже не смотрел в сторону Габриэля, когда случался привал. Это было странно. Странно и страшно.

Однако не только замысла Сэта опасался мэйт. Чем дольше он трясся в карете по пути в Блэкпик, тем чаще ловил себя на мысли, что привыкает к грузилу, к своей новой печальной роли. Роли узника, безвольного миркля, которому лишь бы сытно пожрать да крепко поспать. Волисты не сводили с него глаз ни днем ни ночью. Если Гай спал, то Алан не смыкал глаз. Если мэйту нужно было облегчиться, то сыновья Сэта все равно оставались рядом. Кто-нибудь из них всегда находился рядом, словно тень. На второй день пути Габриэлю бросили под ноги серые тряпки и приказали одеться. Тогда он подумал, что боги дают ему шанс на побег. Ведь нельзя же одеваться в цепях и кандалах? Но боги по-прежнему были жестоки к нему. Алан лишь открыл два из шести замков, разъединив цепи, связывающие ноги и руки. Тяжелые варежки и кандалы так и остались на узнике. Колдовать было нельзя, а бежать под прицелом трех арбалетов и направленного в грудь меча… Да и старсан Сэт то ли намеренно, то ли нет остановил кареты и повозки посреди лысого поля, там и укрыться-то негде. Позже, вспоминая с грустным смехом момент переодевания, Габриэль никак не мог понять, отчего он решил, что с него полностью снимут грузило? Ведь он, желая найти уязвимое место, изучил собственные оковы до последнего звена. И точно знал, какие замки держат ту или иную цепь. Надежда на побег сыграла с ним злую шутку. Она поработила разум, погаснув так же быстро, как и вспыхнув. После этого Габриэль поклялся, что впредь любую возможность побега будет изучать с холодной головой, не давая эмоциям взять верх. У бездаря Сэта подобное получалось, должно получиться и у него.

Одежда, брошенная волистами, оказалась мэйту совсем не по размеру. Черные рваные штаны были узкими, а серую и невероятно жесткую рубаху, видимо, носил какой-то жирдяй. Но в любом случае штаны и рубаха были лучше замызганных хламид, висящих на телах бездарей в клетке.

Вчера под вечер они въехали в Фитийский лес – тот самый лес, за который Габриэль поначалу принял стену деревьев у Дальнего берега. Сегодня с утра зарядил дождь и не стихал до сих пор. Капли вышибали запахи из коры, листьев, мха и грибов, разбрасывая их далеко вокруг. Мокли конские спины, волисты, узники. Дорогу размыло, и карету носило из стороны в сторону. Гай кормил крысу кукурузными зернами, посадив ее, как обычно, себе на плечо и не забывая разделять с ней трапезу. Крыса была смышленой и тихой. Из-за пушистого меха Ласка казалась очень большой, а из-за его цвета, серо-голубого, совсем не походила на крысу. Но красные неприятные глазки и лысый розовый хвост все-таки выдавали родословную зверька. Алана что-то беспокоило, он все время смотрел в окно, занавешенное дождевыми ручьями и брызгами, и прислушивался. И, похоже, его могущественный отец тоже чего-то опасался.

Когда они выехали из села, отряд Сэта насчитывал двадцать волистов. Но теперь, спустя неделю пути, их стало в два раза больше. Волисты прибывали и прибывали. Кто-то нагонял Сэта в дороге, кто-то ждал его в придорожных трактирах или в чистом поле. Вчера прискакали еще трое.

– Тебя что-то тревожит? – не мог не спросить Габриэль.

– Предчувствие нехорошее, – не отрывая взгляда от окна, пояснил волист. – Дождь. Слишком шумно.

– Да Уку поди испугался, – с незлым смешком произнес Гай.

Алан пропустил насмешку мимо ушей. Он был сосредоточен и насторожен, словно ждал атаки.

– Уку? – Мэйт покосился на Гая.

– От тебе раз! Сам миркль, а про Уку-Уку не слышал, – подивился Гай и бросил в рот кукурузное зернышко.

– Дурак ты, он же с островов, – неожиданно заступился Алан, отплатив за издевку над собой. – Откуда ему знать про миркля из Фитийского леса?

Гай молча жевал кукурузу, раздуваясь от обиды. Его лицо, худое, поросшее редкой темной щетиной и вечно бледное, налилось краской. Габриэль даже подумал, что младший сын Сэта не сдержится и бросится на Алана. Но он сдержался, и разговор можно было продолжить.