Как могла моя любимая мать покинуть нас? Я не могла представить свою жизнь без ее постоянного – зримого или нет – присутствия, без ее поддержки. Во всех своих решениях, жизненных ситуациях, идеях я неизменно ориентировалась на нее, и как же мне дальше продолжать путь без ее направляющей руки? Я лишь тогда осознала: то, что я так жаждала получить от Арчи, дать мне могла только мать – утешение.

Он еще не успел даже вставить ключ в замок, а я – из своего кабинета – уже услышала его шаги в вестибюле. Он дома! Арчи уехал по делам в Испанию всего пару недель назад, но мне казалось, что я не видела его ясных голубых глаз уже целую вечность. За эти дни весь мой мир перевернулся с ног на голову.

Я вскочила на ноги, уронив блокнот с ручкой. Уложив Розалинду, я безуспешно пыталась отвлечь себя набросками нового романа для «Коллинз», но сейчас это уже не имело никакого значения. Ведь Арчи – дома! Я бросилась к двери и кинулась мужу на шею, остановив его на пороге.

– Может мужчина хотя бы снять шляпу, прежде чем его поймает жена? – произнес он с легкой усмешкой.

Я хохотнула над столь редкой в его устах шуткой – получился безумный гоготок, о котором я пожалела в ту же секунду. Он прозвучал слишком вульгарно и утрированно, а Арчи такого терпеть не мог, считая, что это на грани эмоциональной распущенности.

– Такое счастье, что ты дома, – подавив смех, сказала я.

Он вывернулся из моих объятий, повесил пальто, положил шляпу на столик и поставил чемодан в прихожей у лестницы. Затем – словно это обычный вечер после рабочего дня – прошел в гостиную, плеснул себе виски и уселся на серовато-зеленый диван. Я пристроилась рядом.

– Поездка, конечно, была долгой, – сообщил он, отхлебнув из бокала. – Впрочем, все прошло гладко.

– Я очень рада, – ответила я, решив, что эта вводная часть наверняка нужна, чтобы потом перейти к главному.

– Поезд несколько надежнее корабля, – продолжал он рассказывать об обратном пути.

Я ума не могла приложить, что можно на это ответить, и ограничилась замечанием:

– Полагаю, это неудивительно.

– Конечно неудивительно, ты права. – Он допил бокал. – А что касается бизнеса, все сложилось удачно. Кажется, я почти добыл для «Австрала» новый контракт.

– Арчи, это превосходная новость! – Я пыталась проявить приличествующий случаю энтузиазм.

Очень странно! – подумала я. Он вообще собирается спросить меня о похоронах? О маме? О моем горе? После похорон мы обменялись парой поверхностных писем, но я была не в том состоянии, чтобы вдаваться в подробности. И, судя по краткости его ответов, он, видимо, тоже. Неужели мы так и будем сидеть, делая вид, будто никакой чудовищной утраты не было?

Я ждала. Дом казался неестественно замершим и притихшим. Розалинда спала у себя, а Шарлотта в те дни ухаживала за больным отцом в Эдинбурге. Может, Арчи заполнит наконец молчание какими-нибудь серьезными словами? Или мы будем продолжать обмениваться вежливыми фразами, будто два совершенно чужих человека?

Он утомленно вздохнул, резко встал, пошел к напиткам и налил себе еще двойную порцию виски, даже не предложив мне присоединиться. Вместо того чтобы сесть обратно ко мне на диван или хотя бы на стоявший рядом стул, он выбрал жесткое каминное кресло в другом конце комнаты. Меня подмывало отпустить по этому поводу колкость – ведь мне безумно хотелось, чтобы наши отношения вернулись в нормальное русло, – но я сдержалась. Мне нужно было знать, спросит ли он о матери.

Наконец он прервал молчание.

– Всё в порядке?

Это следует расценивать как вопрос о смерти моей матери – простой вопрос, который можно задать и о погоде? Привычные мысли о том, как он меня воспринимает, впервые уступили место глубокому разочарованию. Даже гневу.

– Что именно в порядке? – Мне нужно было, чтобы он произнес это вслух, чтобы он перестал притворяться.

– Похороны. Твоя мать, все такое.

К глазам подступили слезы. Но не от скорбной тоски, которая овладела мной после смерти мамы, а от ярости – мою утрату превращают в пустяк этими обесценивающими формулировками. Я проглотила слезы и, собрав все свое достоинство, произнесла:

– Нет, Арчи, в порядке – не всё. Я в жутко подавленном состоянии, и мне нужен был муж. Мне он и сейчас нужен.

Арчи застыл. Хоть он и привык к тому, как я проявляю эмоции, любая интонация, кроме сдержанности, которую он во мне культивировал, его коробила. Но он промолчал. Ни соболезнований. Ни извинений. Ни нежных слов. Даже не обнял.

Он несколько раз открывал было рот, подбирая слова. Я выжидала, пока он заговорит.

– Время – лучший доктор, Агата. Вот увидишь.

Слезы, которые я сдерживала, вырвались на волю и хлынули по моим щекам.

– Время? Я должна просто сидеть и терпеливо ждать, пока время излечит мою боль? Без единого слова поддержки от мужа? Который даже не обнимет?

Арчи вдруг встал, расплескав на брюки немного виски. При других обстоятельствах это огорчило бы его, и он ринулся бы в спальню переодеваться. Но сейчас он, похоже, впопыхах ничего не заметил – так торопился со своим предложением:

– Агата, у меня идея. Мне на следующей неделе нужно опять быть в Испании, закончить дела. Давай ты поедешь со мной? Это тебя отвлечет.

Я отметила, что Арчи не дал прямого ответа на вопрос, способен ли он на утешение. Он не подошел и не обнял меня, чего я так ждала. Никак не показал, что понимает боль моей утраты, а лишь предложил временное развлечение. Но несмотря на все разочарование, на чувство, что меня бросили как раз тогда, когда так нужна помощь, я решила уважать особенности натуры Арчи, относиться с пониманием к тому дискомфорту, который ему доставляют мои эмоции, и простить его. Я напомнила себе, что хорошая жена должна угождать мужу независимо от собственных проблем, а мне отчаянно хотелось быть хорошей женой.

Арчи готов держать пари, что Шарлотта будет отводить взгляд.

– В школе все будет хорошо – правда, дорогая? – обращается он к дочери из коридора. Розалинда с гувернанткой собираются в школу, куда они отправятся в сопровождении полицейского эскорта – необходимая мера в условиях наплыва прессы возле Стайлза и самой школы.

– Да, папа, – откликается Розалинда с неуверенной улыбкой. После его вчерашней грубости она держится с ним настороженно, и он больше всего на свете жалеет, что не может забрать свои слова назад. Ей и без того достается – она теперь вынуждена, дабы избежать толп репортеров и фотографов, ездить в школу в полицейском автомобиле, а там ее ждет орава мерзких ребятишек. Какой из него отец, если в таких обстоятельствах он не может держать себя в руках? Он и без того уже много вреда ей причинил, и знает, что предел еще не достигнут.