Так, ведь я же звала Шарлотту! Сколько уже прошло? Минут пятнадцать? Час? Наверное, целая вечность, но, сев за корректуру, я потеряла всякий счет времени. Судя по часам – сорок пять минут.

– Шарлотта! – повторила я. Шарлотта, скорее всего, прибирается сейчас в спальне Розалинды или стирает ее белье, если не занята моими делами. Когда речь идет о деликатных сторонах жизни Розалинды, Шарлотта никогда не полагается на нашу горничную Лилли.

По деревянному полу Стайлза процокали каблуки секретаря. Должно быть, она наконец услышала мой зов. Дверь со скрипом отворилась, и я в очередной раз напомнила себе, что надо попросить Лилли смазать петли.

– Да, миссис Кристи?

– Вручаю тебе самую окончательную версию «Убийства Роджера Экройда», чтобы ты ее наконец отправила, – провозгласила я, держа в руках рукопись, словно трофей.

Лицо Шарлотты расплылось в улыбке. Уж она-то знала, сколько трудов я вложила в этот детектив. И не из-за его особой сложности, а просто мне нужно было сделать его идеальным.

– Примите поздравления, мэм. Какое облегчение вы, должно быть, сейчас испытываете!

– Да, Карло, это так. – Секретаря слегка покоробило, когда я назвала ее по прозвищу, но я, похоже, никогда себя от этого не отучу. Этим именем ее окрестила Розалинда в первый же день, и так уж сложилось, что оно прилипло. – Ну что, можем мы позволить себе по рюмочке хереса?

Я хотела отметить свою маленькую победу и при этом знала, что Арчи – плохой компаньон в подобных случаях, тем более он все равно уехал по делам в Испанию. Его все больше и больше раздражало все, что касалось моей писательской работы, и я связывала это с его успехами в «Австрале» – в том числе и финансовыми. То, что он считал приемлемым, пока нам не хватало денег, теперь, когда появилась возможность откладывать, стало казаться ему неприятным. Поэтому я старалась затрагивать эту тему как можно реже.

– Миссис Кристи, мне же через час забирать мисс Розалинду, – замялась Шарлотта. – Не хотелось бы выглядеть непристойно в глазах ее учительницы.

– Не думаю, Шарлотта, что рюмочка хереса приведет тебя в непристойный вид. – Я с трудом заставила себя произнести ее настоящее имя. – Но если я выпью одна, то какой же это праздник?

Она кивнула, и я разлила херес по хрустальным рюмочкам. Мы чокнулись и сделали по глотку.

– Я чуть не забыла! – воскликнула Шарлотта. – Вам письмо!

– От матери?

Получив еще в феврале письмо от мамы, написанное явно нетвердой рукой, я встревожилась и тут же отправилась в Эшфилд, где застала ее в ужасно плохом состоянии – вирусный бронхит подорвал ее и без того слабое сердце. Она практически не могла передвигаться, использовала лишь две из многочисленных комнат Эшфилда, и все ее пожитки лежали там, сложенные штабелями чуть не до потолка, чтобы ей было легче найти нужную вещь – платье или книгу. По дому ей помогала пожилая горничная, одна из тех самых двух Мэри. Я провела там две недели, кормила ее питательными супами, делала все, чтобы она отдохнула и набралась сил, а сама наводила чистоту в остальных комнатах, подстригала бордюры на свежем приморском ветру, следила за запасом продуктов, договаривалась с садовником, чтобы тот навел порядок во дворе, когда в воздухе запахло весной. Я бы ни за что не уехала, но мама сама настояла, и всю дорогу в поезде я проплакала – мне так хотелось остаться с моей любимой, увядающей мамочкой.

Взгляд и без того темных глаз Шарлотты совсем почернел.

– Если бы от вашей матушки, миссис Кристи, я бы сразу принесла. И вы прекрасно это знаете.

– Разумеется, Шарлотта. Извини.

Как мне могли прийти в голову малейшие сомнения, что будь это письмо от мамы, секретарь не принесет мне его в ту же минуту? Она прекрасно знает, в каком состоянии сейчас мама и как я о ней тревожусь. Если бы мама сама не приказала мне отправляться к Арчи, не запретила бы возвращаться в Эшфилд, – я была бы сейчас там, с нею. Но ее забрала Мадж к себе в Эбни-холл.

Эбни-холл и был указан на конверте как адрес отправителя. Надо было сразу сказать Шарлотте, чтобы письма с этого адреса она доставляла мне без промедления – как если бы это были письма от мамы, – особенно учитывая наши постоянные проблемы с телефонной связью. Письма от Мадж – дело высочайшей срочности, но Шарлотта вовсе не обязана это знать. Впрочем, она могла бы обратить внимание на доставку – ведь письмо принес не почтальон, а курьер.

В конверте лежал лист с шестью словами, написанными рукой Мадж: «Агата, приезжай немедленно. Мама совсем плоха».

– Арчи, зачем ты это сделал?

После ужина он отвечает на телефонный звонок и слышит в трубке вопрос матери. Голос – сдавленный и слабый, отнюдь не та требовательная, твердая интонация, к которой он привык в отрочестве и юности.

Да и вопрос неожиданный. По крайней мере, из ее уст. От полиции – да, пожалуй, но не от собственной матери. И у него нет готового ответа.

– Арчи, ты здесь? Ведь я же слышала, как ты снял трубку.

– Да, мама, я тут.

– Тогда что же ты не отвечаешь? Зачем ты согласился на это жуткое интервью с «Дэйли мэйл»?

Его тело, застывшее при ее первом вопросе, теперь расслабляется. Слава богу, она только о статье, – думает он. И ни о чем больше. По крайней мере, не о Нэнси. И сразу первая мысль, стоило в голове промелькнуть имя возлюбленной: Как Нэнси все это выдерживает?

– Мама, я просто хотел изложить свою версию. Я надеялся, что смогу хоть как-то исправить мой образ, который сложился у читателей газет.

– Правда? Ты хотел именно этого? Если так, то у тебя вышло весьма своеобразно. – Да, теперь вот она – старая знакомая интонация матери.

– Ты о чем? – Вокруг чего она ходит кругами? У него и без того голова не на месте после беседы с Розалиндой, и едва ли он сегодня потянет еще один груз.

– Если весь свет с твоих слов узнаёт, что у вас в семье заведено проводить уик-энды порознь, то всем сразу все ясно про ваш брак. Ты хоть об этом подумал?

Потом продолжает, не дав ему ни секунды на ответ:

– И как по-твоему? Ты заявляешь, дескать, общение с прессой для тебя – пустая трата времени и ты не желаешь отвечать на все эти – я цитирую – назойливые звонки, и ожидаешь, что читатели проникнутся к тебе симпатией?

– А вдруг так и есть? – В его голосе недоумение. И надежда.

– Неужели ты не видишь, что выглядишь черствым и бездушным? Человек, которому не наплевать на то, куда пропала его жена, ответит на каждый звонок, для него важна любая мелкая наводка, и он будет за нее благодарен. Разве не ясно? – Он слышит, как мать делает глубокий вдох и едва сдерживает слезы. – Разжечь газетные сплетни о якобы размолвках между тобой и Агатой – такое могло прийти в голову только чертову идиоту. Теперь любые слухи про ваш брак могут показаться правдой, поскольку никакой правды больше нет. Будь тебе не все равно, что скажут, ты бы и речи об этом не заводил.