происхождения стать царем у него шансов не было, кроме как завладев волей нынешнего государя. Далее в 1568 г. по аналогичному обвинению был казнен первый боярин И. П. Федоров-Челяднин. Вероятность воцарения боярина тогда могла быть обоснована только вмешательством чего-то сверхъестественного.

В жестоких расправах погибли многие из выдвинувшихся в период борьбы за благочестие после пожаров 1547 г. В частности, Х. Ю. Тютин, которому было поручено в 1552 г. повсеместно читать указ о запрете чародейства. С 1554 г. Тютин был казначеем, а в 1568 г. по делу Федорова царь расправился с ним и его семьей. В 1570 г. другой казначей, Н. А. Кунцев-Фуников, был сожжен подобно волхву[197]. В 1573 г. погиб князь Михаил Воротынский – боярин, выдающийся воевода, герой битвы при Молодях, случившейся всего за год до казни. Его оклеветал слуга, который донес, что Воротынский искал «баб-ворожеек», чтобы «околдовать» царя[198]. Тогда же казнили двоюродных братьев царицы Марфы Собакиной – Степана, Семена и Калиста. Их обвинили в попытке «извести» царя «чародейством».

* * *

Князь Андрей Курбский писал свою «Историю о делах великого князя московского» в 70-е гг. XVI в. в Литве. Он был политическим эмигрантом, даже предателем, поскольку перешел на сторону противника в 1564 г. в ходе военных действий в Ливонии. Но прежде он входил в близкий круг царя Ивана, который даже счел возможным отвечать на его послания из-за границы. Курбский брызгал ненавистью к прежнему сюзерену, хотя сохранил-таки в текстах фрагменты достоверных сведений. В одном они с Иваном были едины и прежде, и потом: убежденность в интенсивности колдовских атак на московского помазанника божия.

Христианину понятно представление о том, что противление царской (или королевской) власти – это то же, что навет на государя, его прерогативы, согласованные Господом, – то есть чародейство, измена. Политическая борьба воспринималась зачастую именно так. В XVI в. не счесть примеров такого отношения как у католиков, так и у протестантов: в Испании, Англии, Германии, где угодно. Император или царь – элемент религии, абсолютный носитель светской власти – он господин тут, а за ним Господь там. И только перед Господом он в ответе, в ответе за все – за людей, за их жизнь, за их души. Поскольку миссия его беспримерно тяжела, а потому власть его на земле безгранична, то и в отношениях с потусторонним миром он способен на большее. Курбский соглашался, что в безвыходном положении глава государства вправе обратиться даже к темным силам, подобно Саулу. Но насколько положение действительно достойно этого – на совести правителя, которому потом на суде перед богом оправдываться. Возможны фатальные ошибки и привыкание. Именно в этом князь уличает Ивана в своем третьем послании:

«Вместо того блаженного священника, который бы тебя примирил с богом через чистое твое покаяние, и других советников духовных, часто с тобой беседующих, ты, как здесь нам говорят, – не знаю, правда ли это, – собираешь чародеев и волхвов из дальних стран, вопрошаешь их о счастливых днях, подобно как скверный и богомерзкий Саул, который приходил, презрев пророков божиих, к матропе или к фотунисе, женщине-чародейке, выспрашивая ее о будущих сражениях, она же в ответ на его желания по дьявольскому наваждению показала Самуила пророка, словно бы восставшего из мертвых, показала в видении, как разъясняет святой Августин в своих книгах. А что далее с ними случилось? Это сам хорошо знаешь. Гибель его и дома его царского, о чем и блаженный Давид говорил: “Не долго проживут перед Богом те, которые созидают престол беззакония», то есть жестокие повеления или суровые законы”»[199].

Этот текст Курбский писал в 1579 г., в разгар последней кампании Ливонской войны – наступления Стефана Батория на Полоцк и Псков. Для него важно было подчеркнуть конечную гибель «неправедного» Саула, которого сменит Давид. Он прозрачными намеками ассоциировал себя с последним. Читал ли это царь, мы не знаем. Ответа не сохранилось. Зато известно, что первое письмо князя ок. 1564 г. Иван точно получил и ответил на него. В нем Курбский уже в первых предложениях говорил о «чародеянии», которым заигрывается Иван, незаконно вменяя подданным и используя как повод для репрессий:

«Зачем, царь, сильных во Израиле истребил, и воевод, дарованных тебе богом для борьбы с врагами, различным казням предал, и святую кровь их победоносную в церквах божьих пролил, и кровью мученическою обагрил церковные пороги, и на доброхотов твоих, душу свою за тебя положивших, неслыханные от начала мира муки, и смерти, и притеснения измыслил, обвиняя невинных православных в изменах и чародействе и в ином непотребстве и с усердием тщась свет во тьму обратить и сладкое назвать горьким?»[200].

На это Грозный тогда отозвался по-деловому: «если же ты говоришь о изменниках и чародеях, так ведь таких собак везде казнят»[201].

Участники переписки нигде и никак не ставят под сомнение реальность волшебства. Упрек Курбского касается только ложных изветов, на что царь парирует: не было такого, а колдунам везде смерть. Более того, далее он сетует на случай, когда инициатором обвинений в колдовстве был не он, но городской люд – москвичи после пожара 1547 г.

В своей книге Курбский посвятил чародейству, особенно в связи с политическими процессами и казнями, чуть ли не отдельный раздел. Его возмущало пренебрежительное отношение окружающих к такому греху, как магия:

«Мне не раз приходилось слышать, что многие считают это за малость и говорят со смехом: “Этот грех мал, он легко искупается покаянием”. А я говорю: “Не мал, но поистине весьма велик”. Потому что нарушает он важную Божью заповедь по завету, ибо говорит Господь: “Да не убоишься никого и никому не послужишь”, то есть “Ни от кого не получишь помощи, кроме меня, – ни вверху на небе, ни внизу на земле и ни в безднах”. Еще об этом: “Кто пред людьми откажется от меня, от того и я откажусь пред Отцом моим небесным”. А вы, забыв эти непреложные заповеди Господа нашего, спешите к дьяволу, прося у него колдунов (“чаровники”)! Но чары, как всем известно, без отвержения от Бога и без согласия с дьяволом не бывают»[202].

Князь полагал, что грех колдовства вообще невозможно искупить, поскольку он сродни отступничеству и договору с дьяволом: «Неискупим потому, что малым его воображаете, не легок потом, что без Иудина отступничества, и без договора, то есть обета, с дьяволом, и без отступничества от Христа, как мы говорили, этих колдунов чары, и относы, и ворожба на воде вместо начальной купели, и натирание солью вместо святого помазания, скверные нашептывания вместо открытого обращения к Христу на святом крещении, относя вместо приношения на святой жертвенник пречистого агнца – не в состоянии действовать.