врачевал, но помогал царю, если верить сведениям беглых опричников Таубе и Крузе, травить неугодных, готовил соответствующие зелья – извел сотни придворных[209]. Даже Горсей отзывался о нем неприязненно: «Он жил в большой милости у царя и в пышности. Искусный математик, он был порочным человеком, виновником многих несчастий. Большинство бояр были рады его падению, так как он знал о них слишком много. Обучался он в Кембридже, но родился в Везеле, в Вестфалии, куда и пересылал через Англию большие богатства, скопленные в России. Он был всегда врагом англичан»[210].

Англичанин именно Бомелия («лживого колдуна, получившего звание доктора медицины в Англии, искусного математика, мага и проч.») обвинял в том, что тот вложил в голову Ивана мысль о женитьбе на королеве Елизавете, представив ее молодой и перспективной, а потом рассказал о присутствии в королевской свите «одной молодой леди» на выданье – Мэри Гастингс, к которой царь тоже начал свататься[211]. Согласно Штадену, опричнику, покинувшему Россию после 1576 г., Бомелий был схвачен при попытке нелегально покинуть страну[212]. Его осудили, и он сгинул в темнице.

Даты разнятся. Кажется, что Горсей пишет про опалу Бомелия в 1575 г., но другие источники указывают на 1579 г. Исследователи предпочитают говорить про вторую половину 70-х гг. Известно, что жена Бомелия смогла вернуться в Англию в 1584 г., то есть после смерти Ивана Грозного[213].

Память о присутствии в окружении царя злого ведуна сохранялась еще очень долго. В середине XVII в. его поминали соловецкие старцы при составлении Слова о перенесении мощей митрополита Филиппа:

«…бысть у царя лекарь некий фрязин, латынин родом, Елесей именем, его же любяше царь художества его ради. И сей убо прескверный враг Божий много зла содела православным християном… последи же окаянный и сам нужною смертью скончася… отъиде во ад ко отцу своему сатане»[214].

С именем Бомелия, судя по всему, также связана одна из самых известных и радикальных причуд Ивана Грозного – внезапный отказ от трона и венчание на царство крещеного татарина Симеона Бекбулатовича в 1575 г. Многие исследователи согласны с версией летописца, что причиной этого послужило астрологическое предсказание, согласно которому царь должен был погибнуть в этом, видимо, 7084 году от сотворения мира (сентябрь 1575 – август 1576 г.). Сообщение сохранилось в Пискаревском летописце:

«А говорили нецыи, что для того сажал, что волхви ему сказали, что в том году будет пременение: московскому царю смерть»[215].

Никаких иных рациональных объяснений случившегося историки не имеют. И это наиболее яркий случай, который показывает, насколько политика в то время была увязана с сатанинскими нападками на государя. Симеон пробыл царем именно год и потом был отослан в Тверь, а Иван Грозный вернул себе символические знаки власти.

Н. М. Карамзин писал, что Бомелия публично сожгли, хотя и не в связи с колдовством, но за «тайную связь с Баторием»[216]. Форма казни определенно указывает на обвинения в магических практиках, но историку XIX в. было уже не с руки писать о них без ухмылки. В XVI в. к колдовству относились во стократ серьезнее.

* * *

Важнейшей областью применения чародейства была война. Участники боевых действий неизменно находились в зоне магических рисков. Это и поиск удачи, и неожиданное фиаско, и стремительный поворот событий – зачастую ко всему было причастно вражеское волхвование. Курбский писал о мистических событиях со всей серьезностью. Князь сталкивался со злокозненным колдовством во время Казанской войны 1552 г., когда татары «наводили на христианское войско чары и насылали великие ливни». Он видел, как на восходе солнца из осажденной крепости выходили «то пожилые мужчины, то старухи и начинают выкрикивать сатанинские слова, непристойно кружась и размахивая своими одеждами в сторону нашего войска». После этого небо темнело, наполнялось тучами и начинался дождь, который лил ровно над русским воинством, но рядом было сухо. Царю после этого посоветовали немедленно послать за какой-нибудь священной реликвией, которая усмирит разгул сатанинской напасти. Из Москвы срочно доставили крест с частицей из «спасительного древа», с которым христианские иереи совершили крестный ход, освятив воду, после чего «силою животворящего креста эти языческие чары тотчас исчезли» [217]. И Казань взяли.

Межконфессиональное противостояние в этой войне сильно заострялось современниками. Победа воспринималась в том числе как сакральная, осуществленная вспомоществованием святых угодников, одолевших силы зла. Доходили до того, что представляли Казань форменным исчадием ада, исконным, чье основание уже было результатом нечестивых обрядов.

Вскоре после завоевания – в 1564–1565 гг. – некий русский автор, проживший долгое время в плену у татар, составил «Казанскую историю», живо описывающую 300-летнюю историю ханства. Там сообщается, что по легенде Казань заложил некий преемник Батыя по имени Саин. Он облюбовал место в устье Камы, но там жило множество змей. Только колдовством удалось их извести: «Царь же Саин много дней смотрел на место то, обходил его, любуясь, и не мог придумать, как бы изгнать змея из его гнезда, чтобы поставить здесь город, большой, крепкий и славный. И нашелся в селе один волхв. “Я, – сказал он, – царь, змея уморю и место очищу”. Царь же был рад и обещал хорошо наградить его, если он это сделает. И собрал чародей волшебством и чародейством своим всех живущих в месте том змей – от малых до великих – вокруг большого змея в одну громадную кучу и провел вокруг них черту, чтобы не вылезла за нее ни одна змея. И бесовским действом всех умертвил. И обложил их со всех сторон сеном, и тростником, и деревом, и сухим лозняком, поливая все это серой и смолой, и поджег их, и спалил огнем. И загорелись все змеи, большие и малые, так что распространился от этого сильный смрад змеиный по всей той земле, предвещая грядущее зло от окаянного царя – мерзкую тину проклятой его сарацинской веры. Многие же воины его, находившиеся вблизи этого места, от сильного змеиного смрада умерли, и кони и верблюды его многие пали» [218].

Вообще-то, «боевую» магию чаще приписывали именно московским войскам, которые якобы нередко ее использовали в войнах против западных соседей. Отчасти это подтверждается «Сказанием о Мамаевом побоище», составленным в XV в. Один из героев повествования, князь Дмитрий Боброк-Волынский, описан там как «вещун», способный понимать звуки земли, щебет птиц и урчанье зверей. Ночью накануне Куликовской битвы Боброк вызывал великого князя в поле гадать приметы, слушать ветер и землю. Для сказителя он «известный» или «крепкий воевода». Дмитрий Донской с ним советуется, и тот фактически руководит ходом сражения, чувствуя дух примет[219].

В ином ключе зафиксировал «колдовские» навыки русских воинов Реджинальд Скот, автор первого английского трактата