Психоанализ становится новой страстью Лу. Он заставил её отречься даже от художественной литературы. Из-под её пера выходят теперь научные статьи, посвящённые её новой профессии. Всего их опубликовано 139. Надо сказать, что Лу вошла в психоанализ, когда он уже сформировался в своих принципиальных пунктах и в нём забрезжили свои расколы. Диссидентами, в первую очередь, явились Адлер и Юнг.

Суровость Фрейда в борьбе за единство теории стала притчей во языцех. Не терпевший отступничества в вопросах своего учения, он, кажется, позволял непозволительное только Лу. Ему нравилось, как она дополняла его анализ своим русским синтезом:

«Я начинаю мелодию, обычно очень простую, Вы добавляете к ней более высокие октавы. Я отделяю одну вещь от другой, Вы соединяете в высшее единство то, что было раздельно. Я молчаливо принимаю за данность пределы нашего понимания, Вы обращаете на них наше внимание. В целом мы понимаем друг друга и придерживаемся одного мнения. Только я пытаюсь исключить все мнения, кроме одного, а Вы стремитесь включить все мнения, взяв их вместе».

И вновь Фрейд возвращается к их совместной задаче соединить эти две ориентации:

«Каждый раз, когда я читаю Ваши замечательные письма, я удивляюсь Вашему искусству выходить за пределы сказанного. Естественно, я не всегда иду здесь за Вами. Я редко испытываю такую потребность в синтезе. Единство этого мира кажется мне столь самоочевидным, что не нуждается в обосновании. Меня интересует другое — вычленение и разделение того, что иначе окажется перемешанным в единой первичной массе. Короче говоря, я аналитик».

Своей приверженностью синтезу Лу, пожалуй, в наибольшей мере была обязана кумиру своей юности — монисту и пантеисту Баруху Спинозе. Она искренно обрадовалась, когда среди близких учеников Фрейда нашла того, кто независимо от неё начал заниматься вопросами сходства Спинозы и психоанализа, — Виктора Тауска. «Белокурый упрямец и звериный собрат». Тауск был намного моложе Лу, ему было тридцать три года. Он был родом из Хорватии, по специальности правовед, судья, к тому же имевший за плечами опыт журналистской работы в Берлине и Вене. Чтобы лучше разобраться в психоанализе, он в тот период специально оканчивал медицинский факультет и в кругу учеников имел репутацию одного из самых способных. Поначалу Тауск сблизился с молодой подругой Саломе, актрисой Элен Делп, с которой Лу прибыла в Вену. Но как это не раз происходило в её жизни, стоило вспыхнуть пламени общего очага интереса — и Лу магнетически приковала к себе его внимание. Несмотря на разницу в возрасте, они стремительно сближаются, и молодой доктор права и студент медицины завоёвывает её любовь.

Она весело рассказывает ему о том, как, тайком продав свои украшения, приобрела в юности том Спинозы и штудировала его вместе с Гийо. В декабре 1913 года она завязывает диалог о Спинозе и психоанализе в переписке с Рильке, и тот через друга-поэта Франца Верфеля достаёт ей все произведения Спинозы. Она посылает Райнеру очерк Тауска о голландском мыслителе в связи с учением психоанализа, и тот высоко его оценивает. Впрочем, эти отношения были насыщены не только интеллектуально. Виктор задел в Лу глубинные душевные струны, она как могла поддерживала финансово нуждающегося и несчастного в браке Тауска, баловала его детей, покупая всевозможные лакомства и билеты в кино.

Вместе с Тауском Лу участвует в его вводном семинаре зимнего семестра 1912 1913 года. И вместе осенью 1913 года они едут на четвёртый психоаналитический конгресс в Мюнхен, где Тауск собирается выступить по поводу своего спинозианского психоанализа.

На этом конгрессе Лу знакомит Фрейда и Рильке, и Райнер, хотя и не считал себя фрейдистом, принимает при посредничестве Лу многие его идеи, которые сразу же преображаются в его творчестве в присущие ему поэтические символы. Рильке сердечно принимают в венском доме Фрейда, когда он, получив в начале войны повестку, приезжает попрощаться и по увольнении со службы в 1916 году, когда он первым делом посещает этот дом.

Война удивительно сближает всех троих. Каждый из них по-своему, непрекращающимися исследованиями и поэзией, противостоит нарастающему хаосу. Фрейд, памятуя о знаменитом оптимизме Лу, спрашивает её в своих письмах начала мировой войны: «Вы всё ещё верите, что всё это — большие братья?»

«Все вместе они стали почище чёрта, — грустно шутит Лу и добавляет, — так происходит потому, что государства не позволяют себе всерьёз уделить внимание психоанализу».

Фрейд отвечает, что он не сомневается, что человечество преодолеет и эту войну, но он знает наверняка, что его ровесники уже не смогут с радостью видеть мир.

Лу ждёт ещё одно потрясение — известие о революционных событиях у неё на родине. Переворот и гражданская война повергли семьи её обоих старших братьев в глубокую нужду и бедствия. Второй брат, Роберт, вернувшись домой после похорон своего сына в Крыму, обнаружил своё маленькое поместье полностью разрушенным и разграбленным, и его семья смогла выжить лишь благодаря милосердию их слуги. Тот выделил им небольшое помещение на чердаке и капустный суп во время обеда, если брат помогал ему на поле.

Письма Лу доходили туда очень редко. И её тревога и беспокойство невольно прорываются в переписке с Фрейдом, хотя для этой переписки, сосредоточенной на психоанализе и психоаналитиках, обмен политическими новостями совсем не характерен.

В июне 1917 года она признаётся ему в глубоких эмоциях, вызванных событиями в России, в которые она трагически погружена, несмотря на «запоздалое и чудесно сияющее начало лета».

Она не упоминает, что, по-видимому, революция лишила её состояния, и теперь психоанализ наряду с книгами становится для неё единственным источником дохода. Впрочем, Фрейду не понадобились уточнения: известно, что он несколько раз оказывал ей финансовую помощь, не дожидаясь никаких обращений. Так же он поступал по отношению ко многим своим нуждающимся ученикам.

Виктор Тауск в 1900 году.

От дружбы Андреас-Саломе и Фрейда, продолжавшейся двадцать пять лет, сохранилось более двухсот писем, и для этой переписки совсем не свойственна та требовательность и жёсткость, которые характерны для переписки Фрейда с его учениками-мужчинами. В отношении последних он не останавливался и перед бесповоротным отлучением. Так он отсекал то, что называл «сектанством», которое считал бесполезным и представляющим угрозу в будущем.

После Адлера и Юнга такая участь постигла и Тауска. Лу некоторое время пыталась быть посредником, переживая, что отношения Виктора с Фрейдом складываются так несчастливо. По мнению Саломе, он был одним из наиболее способных учеников, иногда он поражал её оригинальностью своих интерпретаций.

Один раз он принёс ей свои переводы на немецкий старинных сербских песен, о которых ещё Гёте говорил, что некоторые из них по своей поэтичности могут стоять рядом с «Песней песней». И Виктор с Лу тут же с головой ушли в психоаналитический разбор сербских баллад о богатырях.