Что ж, она и уедет. Только не сейчас и без скандалов. И найдет то, о чем каждый раз просит судьбу, уходя в ночь, отправляясь в ночное плавание, тихо засыпая рядом с неверным мужем. Переплывет океан сна и яви. И на другом берегу найдет верность. Там, у себя на родине, она проживет свою подлинную, американскую жизнь. Своя земля даст ей надежного друга. Мужчину, который сам будет водить машину. И не предаст. И не будет врать, врать, врать… Такого, каким был отец.

Стоп. Такого, как отец, больше нет. И ничего этого не будет. Никуда она не уедет, не сделает того, чего ждет от нее эта «ах-спирантка» с ее поучительными стишками. А верность… Американская мечта… Что ж, пусть она и не исполнится. Просто птица была такая зеленая, такая зеленая в весеннем солнце. А песня той девушки – такая грустная, что до сих пор щемит сердце. Песня о том, как любовь исчезает в сиреневом тумане над бульварами, и восходит звездой, и сияет в полночном небе…

И Аликс, глядя в чисто вымытое окно, за которым голубели уже сумерки, не отнимая руки от сердца, тихо заплакала, бессильно и безнадежно, как плачут только жены, лишенные любви, жены, обманутые неверными мужьями, женщины, которым вечно предпочитают других… Как плачут Жены, любви не познавшие.

И, держа на расстоянии вытянутой руки мобильник – вот, и глаза уже не те, скоро старость, – она набрала номер своего психоаналитика.

* * *

Прошло три недели, как Алиса Деготь закрыла за собой фанерную, кое-как оклеенную пленкой под дерево дверь своей комнатушки. С третьего этажа блочного дома без лифта и мусоропровода неподалеку от станции метро «Текстильщики» добровольная затворница вышла на свободу.

В руках у златовласой девушки не было ничего. Но в кармане черного бархатного пиджака – в маленьком кармашке, согретая жарким и крепким молодым телом, лежала флэшка. А по сути – новый роман. Он назывался «Мармозетки» – тут Алиса решила рискнуть, уж очень ей нравилось слово, – и повествовал о девочках, покинутых отцами в трущобах московских предместий. Судьбы девочек тесно переплетались, как и судьбы их отцов, свивались в замысловатый узор и затягивались в такой тугой узел, который автору было под силу только рассечь – на последних страницах, конечно.

Пришла пора отправить рукопись литературному агенту, Надин, а заодно возобновить переписку с Сашей Огневым. Алиса полюбила сочинять фрагменты из «Боярышника» в Маккафе на Пушкинской и отправлять послания от Marie Люблинской-Талбот оттуда же. Глядя сквозь стекло на праздных, хорошо одетых, озабоченных людей, на бомжей в отрепьях, расправляющих лица под долгожданным солнцем, на «готишных» студентов Литинститута, которых легко было узнать по печати гения на сумрачных лбах, Алиса сунула флэшку, как кинжал, в бок ноутбука своего приятеля – имя им было легион, и каждый раз кто-нибудь да оказывался под рукой со своим компом. Пока проходила электронка с новым романом «Мармозетки», Алиса хмурилась – и наконец улыбнулась. Новые строки лэ сложились будто сами собой. Казалось, это Marie de France откуда-то издалека диктует их своей земной ипостаси. Из рая? Из ада? У девушки не было ощущения, что Marie там, где ей полагается быть. Напротив – дух ее витает свободно, где хочет, и осеняет своими крылами Алису из Текстильщиков, щедро одаряя всем, что имеет. Вот сейчас Marie реяла над крохотным столиком, над ноутбуком и шептала на ухо своей избраннице слова, чистейшие, словно родниковая вода, свежие, словно едва распустившиеся листья. Почему дама выбрала именно эту странную девушку с уголовным сознанием и хриплым голосом? И что заставило дух Marie – не мятущийся, а спокойно витающий – опуститься здесь, в Москве, и почему случилось это тогда, когда Алиса шла из музея, подняв воротник короткой куртки, глядя на носки своих черных замшевых ботфортов и проклиная мальчишку, который обидел ее, защищая своего отца?

Потому что тогда родилась любовь, – подумала Алиса. Да, тогда. Вот почему появилась Marie и не покинула ее с тех пор ни на минуту.

* * *

Аликс сидела одна в своей кухне за чашкой кофе и смотрела на солнечный луч, лежащий на белоснежном подоконнике. Вот его пересекла быстрая голубая тень летящей птицы.

На кушетке во время сеанса психоаналитика она плакала. А сейчас положила ложечку на блюдце так, что та даже не звякнула. Аликс была решительна, собранна и совершенно спокойна. Белая рука Весны перестала терзать ее сердце. Ветер, птицы, солнце – все это не то чтобы радовало, но уже не могло внезапно взволновать. Никаких слез.

В конце концов, судьба неизменна. Другой не будет. Тому, что не сбылось, не бывать. Она будет любить его, как и прежде, – своего близкого, самого близкого человека. Ведь и он не меняется: просто начался новый роман. Весеннее обострение. Сколько раз это вспыхивало, длилось – и гасло. Нужно же, в самом деле, понять, что верность и преданность как раз в том, что его обманы обманывают только его самого. Как сказал психоаналитик, носят условный, ритуальный характер. А верен он – ей, Аликс. И предан – ей. И себе. А она спокойна, верна и преданна – ему. И себе. Жизнь не так уж сложна, просто мечты есть мечты. А ах-спирантки – реальность. Да и насколько они реальны? Вот в чем вопрос, как говорил Гамлет. Бедный! Зачем он принимал все так всерьез, этот мечтательный принц? И жаждал любви и верности, каких не бывает?

Кофе еще оставался в чашке, а Аликс уже проговорила все свои главные установки: о другой судьбе не мечтать; управлять собой, чтобы управлять отношениями; отбросить настрой на неудачу; бороться за семью – мир, созданный многолетними усилиями и жертвами обоих. И еще: она все делает правильно. Она сильная. Она молодец. Она спокойна и радостна. И свободна. Любит всех и любима всеми…

Тут Аликс вспомнила, что было прошлой ночью. Ложечка со звоном упала на пол, но женщина даже не шелохнулась. Неподвижно, широко открытыми глазами она смотрела в себя, в свою ночную душу, а там…

Смерть разума рождает чудовищ. Это правда. А может быть, нет? Она разумна, но создания мрака терзают ее и наяву. При свете, на солнце весны…

На этом свету, белом, словно простыня на кушетке психоаналитика, все так видно. Как в театре теней, на белом экране так резки гротескные формы поступков, слов, жестов – все это знаки нелюбви. Равнодушия. Раздражения. Бедная маленькая девочка, почему он не любит ее? За что? Бедная маленькая Аликс…

И женщина заплакала. Да, он переменился… Какая уж тут верность! Такого, как сейчас, еще не было. Не смотрит. А вечерами… Говорит, что должен гулять перед сном, и как долго приходится ждать…

Аликс встала и подошла к зеркалу в холле. Ноги ступали как-то шатко. Это от горя. Веки покраснели, но от этого глаза кажутся совсем синими. И волосы – нет, не седые. Просто из золотой блондинки получилась платиновая. И это красиво. Да, она красива, как прежде. Даже лучше. Изысканней. Но – не любима. Нет, не любима… Одинока. Всю жизнь она во власти одиночества – этого тяжелого, странного чувства. Особого чувства. И как только другие могут быть такими веселыми, такими живыми, что хватает не только себе, но и любому, кто рядом? Главное – она уже никогда не сможет поверить, что ее любят. Кто бы ни был рядом. И все ухищрения психоаналитиков тут бессильны. Нелюбимый ребенок… Бедная маленькая девочка… Предательство в детстве. Взрослые измены…