Начинается долгий разговор между Марио и беспрестаннокланяющейся старухой. Она кланяется, чуть ли не переламываясь пополам. Наконец,она удаляется в глубь барака, и они следуют за ней, не говоря ни слова. Ониидут по совершенно темному коридору, но Эммануэль кажется, что эта темнотадвижется. Ей страшно.

Они входят в очень маленькую комнату, – и новое потрясениедля Эммануэль она видит двух очень старых и совсем голых мужчин, вытянувшихсяна длинных деревянных нарах. Взгляд Эммануэль с омерзением скользит по иххудым, с выступающими ребрами бокам и – о, ужас! – на секунду останавливаетсяна сморщенных, высохших признаках их принадлежности к мужскому полу. Она,содрогнувшись, отворачивается – в следующей комнате, слава Богу, никого нет.Старуха останавливается – именно сюда она их и вела. Снова низкий поклон, и онаисчезает.

– Что происходит? – встревоженно спрашивает Эммануэль. – Очем она с вами болтала? И что мы собираемся делать в этом притоне? Здесь такотвратительно.

Марио возражает.

– У вас предвзятые мысли, – говорит он. – Здесь всеобветшало, я согласен, но здесь чисто.

Появляется другая женщина, гораздо моложе первой, но затоеще уродливей. Она вносит на круглом подносе лампу-спиртовку не выше стакана итолщиной в палец, малюсенькие оловянные ящички, длинные высушенные пальмовыелистья и еще один предмет – длинную полированную трубку из бамбука. Онанапоминает флейту; кажется, что трубка запаяна с обеих сторон, но,приглядевшись, Эммануэль замечает, что на одном конце просверлена маленькаядырочка. Марио предупредил вопрос своей ученицы:

– Перед вами трубка для курения опиума, дорогая. Не правдали, красивая вещь?

– Трубка? Но куда же кладется табак? Не в эту же маленькуюдырочку?

– Туда кладут не табак, а шарик опиума. И надо сделатьтолько одну затяжку. Затем снова заправить. Но лучше вы сами попробуйте этопроделать.

– Неужели вы хотите, чтобы я курила опиум?

– А почему бы и нет? Я хочу, чтобы вы знали, в чем состоитэта игра или, вернее, искусство. Ничем нельзя пренебрегать.

– А… если мне понравится?

– Что же здесь плохого? – И Марио рассмеялся. – Успокойтесь,это не курение опиума. Это только прелюдия к нему.

– А что происходит потом?

– Узнаете со временем. Не будьте нетерпеливы. Церемонияопиекурения требует полного душевного спокойствия, даже отрешенности.

Эммануэль резко повернулась:

– А если мне понравится, я могу вернуться сюда?

– Конечно, – сказал Марио.

Казалось, его забавляли вопросы Эммануэль. Он смотрел на неечуть ли не с умилением. Она задала еще один вопрос:

– Я думала, что курение опиума запрещено.

– Конечно, так же как и внебрачные связи.

– А если сюда явится полиция, что нам делать?

– Мы отправимся в тюрьму.

Марио добавил с улыбкой:

– Но мы попытаемся сначала подкупить полицию вашимипрелестями.

Эммануэль ответила тоже улыбкой, но улыбка эта была скореескептической.

– Я замужем, значит, свою свободу мне придется купить ценой ещеодного нарушения закона.

– Ну, это преступление представители закона с божьей помощьювам простят, тем более если они будут вашими соучастниками.

И, коснувшись рукою обнаженной груди Эммануэль, Мариоспросил:

– Не так ли?

Наконец-то Марио прикоснулся к ней – на лице Эммануэльпоявилось томное, счастливое выражение, но тем не менее она покачала головой.

– Как, вы не согласитесь сослужить для нас троих эту службу?

Она поспешила его успокоить:

– Соглашусь. Раз вы этого хотите…

И, немного помолчав прибавила:

– А… сколько полицейских участвует обычно в таких облавах?

– О, не больше двух десятков.

Она рассмеялась.

Служанка между тем расположила посередине нар свой прибор.Марио, обняв Эммануэль за талию, подвел ее к нарам.

– Вы устроитесь здесь.

– Я? Но здесь не очень-то чисто и довольно жестко.

– Зачем заведению тратиться на матрасы, когда этот дымсмягчает все углы и делает мягким самое жесткое ложе? И, кроме того, учтите,матрасы трудно стирать, а нары легко скоблить ножом. Пусть эти соображенияуспокоят вашу тревогу.

Эммануэль осторожно присела на краешек нар, а два еекомпаньона удобно вытянулись по бокам. Вершиной этого треугольника была лампа.Эммануэль решила преодолеть свое отвращение и последовала примеру своихспутников: вытянулась, оперлась на локти и подперла голову обеими руками. Онане могла оторвать глаз от длинного пламени, прямой струей поднимающегося отлампы. Пламя словно гипнотизировало ее.

Китаянка опустилась на колени возле их ложа и открыла одиниз ящичков. Что-то густое, непрозрачное, похожее на темный мед, наполняло его.Женщина подцепила на кончик длинной иглы частицу этой массы, подержала еенекоторое время над лампой, затем обернула кусочком волокнистого пальмовоголиста и снова поднесла к пламени. Темная капля потрескивала, набухала,приобретая удивительные оттенки, бросающие на все окружающее чарующие отблески;капля будто оживила все вокруг себя.

– Как прекрасно, – прошептала Эммануэль. Она подумала, чтоэто зрелище столь привлекательно только для нее, пришедшей сюда в первый раз.«Это как драгоценный камень, что-то всегда говорящий тебе. Но камни не такиеживые и красивые. Двадцать полицейских, – спохватилась она. – Это многовато…»Но чтобы спасти Марио от тюрьмы… она согласна.

Ей стало жалко, когда служительница культа, придав каплеопиума форму поблескивающего цилиндра, отняла ее от огня и поднесла к отверстиютрубки. И вот трубка подана Марио. Он прижал к ней губы, сделал глубокуюзатяжку.

– Теперь ваша очередь, – сказал он, – Не выпускайте дымчерез нос, не задыхайтесь, не кашляйте. Дышите медленно и глубоко.

– Я никогда этому не научусь.

– Это неважно. Мы ведь просто решили поразвлечь вас.

Служанка стала готовить вторую трубку. Снова коричневоесолнце загорелось на конце волшебной палочки, набухающее, трепещущее, словно вчаянии грядущих наслаждений. «Наверное, вот так же набухает и трепещет там, вомне. – подумала Эммануэль. – Вот так же мое тело ждет удара, который вот-вотобожжет его. Как приятно чувствовать, как растет горячая влажность там внизу,по мере того как набухает и вырастает эта капля.» Обряд ей понравился: ейказалось, что ее медленно и торжественно готовят к публичному любовномудейству. Она крепко сжала свою грудь, она была на верху блаженства. Для полногосчастья не хватало одного – присутствия рядом прекрасного существа, юного и послушного,с лицом самой невинности и радостно-бесстыдным, готовым на все телом. И онасама, и Марио, и Квентин медленно раздевались бы, забавлялись бы каждый с этимсозданием по очереди или все вместе – как кому заблагорассудится, каждый посвоему вкусу. Какая жалость, что ее ментор не предусмотрел этого! Она хотелаупрекнуть его, но не решилась. И все-таки ей так хотелось прижать свои ноги кженским ногам, раздвинуть пальцами горячую влажную плоть, что даже китаянкапоказалась ей в эту минуту почти красавицей.