А потом наступил тот ноябрьский вечер, когда я приехал на ферму, воспользовавшись завтрашним свободным днем.

Она была какой-то необычной. Позволила ласкать себя, домывая посуду. Я хотел ее. Сюзи уже легла. Но я чувствовал, что мысли ее где-то витают.

– Что-то не так?

– Нет-нет.

Мари не умела лгать. Но не желала этого признавать.

– Ладно тебе, говори, что случилось. Тебе не хотелось меня увидеть?

– Конечно же хотелось, что ты!

– Может, предменструальный синдром?

– Отстань от меня с этим!

В дни перед месячными и во время она бывала в отвратительном настроении. Длилось это недолго, но лучше было вести себя аккуратно и не лезть под руку. Вопрос прозвучал глупо, ее цикл я знал наизусть. Эти дни всегда приходились на начало выходных. В перспективе – весь уик-энд воздержания, потому что она не терпела ни малейшего прикосновения, даже если я просто хотел ее обнять. Но в тот вечер до месячных было еще далеко.

– Тогда говори, в чем дело.

– Я получила письмо от нотариуса из Монпелье.

– И что нотариусу из Монпелье от тебя надо?

– Моя мать умерла. И я единственная наследница.

– И ты знаешь, сколько она тебе оставила?

– Да. В письме говорится о ста пятидесяти тысячах евро деньгами. Но мне все равно, я откажусь.

– Что?

– А с какой стати я должна их принимать? Она передала мне только свои гены, не любовь. Я не хочу этих денег. Они дурно пахнут. Меня от них тошнит. Сначала бросают дочь, а потом успокаивают свою совесть, оставляя ей деньги? Кстати, может, это даже не она так решила. Наверняка так положено по закону. Что еще хуже.

Меня охватила ярость. Я-то всю жизнь видел, как бьется Мадлен, чтобы выжить и позволить мне сделать то же самое. Я, который отчаянно и безуспешно искал способа переехать к ней и знал, что единственным настоящим препятствием является отсутствие денег. Я действительно был вне себя от ярости. Для меня эти деньги означали новую жизнь, любовь с Мари, счастье осуществления мечты и ежедневного существования рядом с теми, кого я любил. Мать и дочь.

– Ты не можешь так поступить!

– Почему бы и нет?! Это мое наследство, и я могу делать с ним что хочу.

– Ты прекрасно знаешь почему! Это же счастливый случай, о котором только мечтать можно, чтобы я смог перебраться к тебе. И ты поставишь на этом крест?

– Не вижу связи. Я не хочу строить наше будущее на ее деньгах.

– Забудь ты про свою историю и подумай о нашей, о Сюзи!

– Обойдемся и без них.

– Разумеется, тебе-то легко. Тебе не нужно ничего менять в жизни. Это мне приходится выкладываться, чтобы приехать к тебе, чтобы найти способ жить здесь. А ты спокойно ждешь.

– Ты не обязан ничего делать, если тебе это так в тягость.

– Что мне в тягость, так это твой эгоизм. Только ты одна и страдаешь в этой жизни. У меня тоже не было матери, она забыла меня в больнице. Мой отец был скотом. Но если бы я получил письмо от нотариуса, я бы взял деньги.

– Ну а я нет.

– Совершенно неуместная гордыня. Ты окопалась в своем мирке и забываешь о других. Но тогда и другие про тебя забудут, и в результате ты останешься одна в своей тмутаракани, без денег, без друзей и, уж конечно, без меня.

Я ушел, не обернувшись. В крайнем раздражении. Поверить невозможно. Собственный крошечный пупок ей важнее, чем я. Она предпочитала забыть о нашем будущем, лишь бы не вспоминать о своем прошлом. Отказываясь от этих денег, она все равно что отказывалась от нас. Жизнь преподнесла нам на блюдечке выход, а она не пожелала взять.

Я орал, сидя в машине, и давил на газ – плевать мне было на риск и на деревья, которые я едва не задевал. Плевать мне было на все, даже на Мари. Я бросился, не раздеваясь, на постель и проплакал до утра.

На работу я не пошел, но воспользовался свободным днем, чтобы скачать прошение о переводе. Не важно куда. В любом случае, никто меня нигде не ждал. Я хотел уехать как можно скорее и как можно дальше. Я действительно был жалким типом. Ей я был не нужен.

Несколько дней спустя я написал письмо Антуану, чтобы предупредить, что уезжаю, что попросил о срочном переводе, а значит, все могло произойти в ближайшее время. Я просил его позаботиться о Сюзи, потому что она потрясающий ребенок, и объяснить ей, что мой отъезд вовсе не означает, что я ее больше не люблю. А еще я написал, как мне жаль, что мы с ним больше не увидимся, потому что он отличный парень, но на ферме мне отныне места нет.

Он знал о моих мечтах, мы с ним о них говорили. Мари оставалось только объяснить ему, как она их разбила.

Я разозлилась, что он так это воспринял. Я-то думала, он меня понимает и не будет возражать, если я от них откажусь, хоть это и большие деньги. Я была уверена, что мы обойдемся и без них. Ведь мы же на них не рассчитывали. Конечно, с ними было бы легче и он смог бы сразу перебраться к нам на ферму. Его работа ему не нравилась. Но тогда до конца дней мне казалось бы, что я живу под сенью несуществующей матери.

Я рассердилась, что он ушел, даже не поговорив со мной. Но я думала, он вернется. Он всегда возвращался. Однако прошло пять дней без всяких известий.

На шестой день в моем дворе внезапно возник Антуан.

– Что случилось, Антуан?

– Приехал за разрешением набить ему морду. Он ведь свалил, да?

– Да.

– Вот сволочь, да я его…

– Я сама виновата.

– Сама? Как это – сама?

Я протянула ему письмо от нотариуса.

– Но это ж здорово! Теперь вы сможете осуществить все ваши планы! Он ушел из-за ста пятидесяти тысяч евро? Он что, совсем сдурел?!

– Он ушел, потому что я не хочу этих денег.

– Ты не хочешь… ты хочешь сказать, что отказалась от… да ты головкой стукнулась или как?!

Я никогда не слышала, чтобы он так кричал. Не дав мне и слова вставить, он разразился речью, как будто заранее вызубрил ее наизусть.

– Мари, ты просто с дуба рухнула! Почему ты не хочешь этих денег?! Потому что они от матери? Но деньги – это деньги, у них нет ни запаха, ни чувств. Это всего лишь инструмент, который позволяет жить, обмениваться, покупать и продавать. Она не оставила тебе дом, где ты вынуждена была бы жить, она передала тебе деньги. И эти деньги – шанс для вас обоих, даже для троих. Ты подумала о Сюзи? Что ты ей скажешь, твоей дочери? Что он уехал, потому что больше вас не любит? Ты же знаешь, что это вранье! Он вас любит, я знаю. Я думал, ты мечтаешь иметь семью, как твои бабушка с дедушкой. Тебе не кажется, что она практически у тебя под носом, эта твоя мечта? И ты решила все испортить под предлогом, что это деньги твоей матери? Но если ты отбрасываешь все, что исходит от нее, потому как тебе противно, так иди и повесься в стойле, в конце концов, ты тоже исходишь от нее, разве нет?! Не все, что исходит от этой женщины, проклято. Может, у нее были свои причины уехать, ты же ничего не знаешь. Ты судишь ее, не зная, не зная ни какой она была, ни почему так поступила. Мне казалось, тебе удалось немного от нее отстраниться. Ты даже гордилась, говоря, что не скучаешь по ней и что сумела стать собой и без нее. Но если с тобой все настолько в порядке, то можешь спокойно брать эти деньги, и плевать тебе, что они от матери, от отца, от папы римского, если они позволят тебе стать счастливой. Это наследство, возможно, компенсация за всю твою жизнь. Ее не было рядом, тебя это мучило, и не спорь со мной, а ты хочешь устроить то же самое Сюзи? Ладно, я ее отец, но Сюзи нужен мужчина в доме, настоящий, который проводит там все вечера, ест вместе с ней, слушает, как она рассказывает, что было в школе, чья зубная щетка стоит рядом с ее, который читает ей всякие истории перед сном и защищает от чудовищ. Ты и сама все это делаешь, но это не одно и то же. И потом, ей нужен мужчина, который ласкает ее маму, который целует маму в шею и спит с ней, потому что ей нужен образ любящей пары, чтобы обрести свое собственное равновесие. А этого я ей дать никогда не смогу. И так-то она была зачата не совсем обычным способом, может, теперь она заслужила немного стабильности, а?! А Оливье, что он должен на сегодняшний день думать? Что ты предпочла отказаться от всех ваших планов – довольно серьезных, верно? – под тем соусом, что так и не смогла смириться с уходом матери? Но он-то здесь ни при чем. Верно, это твое наследство, твои деньги, но когда любят, то делятся всем, разве нет?! Радостями, горестями, долгами и наследством. А ты предпочла дать ему уйти. Ты же видишь, чего он только не выделывал с самого начала, только чтобы покорить тебя. А ты позволяешь ему выкладываться, не беря на себя никаких инициатив, ссылаясь на то, что у тебя, мол, незатянувшиеся раны. А у него, как думаешь, нет собственных ран? У нас у всех свои раны, и если мы хоть немного не будем заботиться друг о друге, как же мы сможем выздороветь? Он-то заботился о тебе, он был ласков как ягненок, стараясь заставить тебя забыть о том скоте, который прошелся по тебе до него, он замечательно вел себя с твоей дочкой, потому что, как я думаю, он ее искренне любит, а ты даже видеть не желаешь, что ему нужно. Ты прекрасно знаешь, что он не выбирал такую жизнь, он поступил в жандармерию, чтобы помогать своей Мадлен. Ты же сама говорила, он художник, он не тот мужик, который должен носить ствол и охотиться за плохими парнями этого мира. Потому что он мягкий. Немного одинокий, немного грустный, но мягкий. И начало его жизни большой удачей не назовешь. Он мог стать злобным, как его отец, или трусом, как мать. Ему повезло с Мадлен, которая дала ему немного любви. Теперь она ушла, и он остался со своей работой, которую не выбирал, по уши влюбленный в девицу, которая ждала только его, но забывает включить голову, когда речь заходит о будущем, потому что слишком поглощена прошлым. Ты трусишь или что?! Он предоставил тебе недостаточно доказательств? Чего ты ждешь, чтобы быть счастливой? Что твоя мать вернется? Но она умерла, твоя мать, и сегодня она вернулась в виде денег. Блин, Мари, да возьми ты эти деньги, и пусть у вас будет та жизнь, которая вам подходит. Ты же любишь его, так?! Это мужчина, которого ты ждала, так?! Ты мечтаешь, чтобы он бросил свою работу и переехал сюда, так?! Значит, сделай это для себя, для Сюзи, для него, пожалуйста, сделай это для меня. Потому что я, даже в мечтах, даже с миллионом евро, никогда не смог бы заполучить такую жизнь. Чудесную семейную жизнь в райском уголке. А теперь кончай реветь как корова и иди сюда!