«И ведь сама не сознает, какая она вся «зовущая», — думала Джона. — Грэйн делает это совершенно неосознанно, без всякой задней мысли маня к себе мужчину».

Другой бы уже не устоял пред таким отчетливым «зовом», но в последнем воине легендарной «Рилинды» леди Янамари была уверена. Он не даст себя обмануть видимости, он, скорее всего, уже догадался кое о чем.

«Если ты не сгинул в морской пучине, Нимрэйд, то тебе очень не повезло, так и знай! Потому что, когда Джэйфф Элир узнает, кто так искалечил эрну Кэдвен… А он узнает! Так что лучше бы тебя уже начали жрать рыбы и крабы!»

— А в каком ты чине, хелаэнайя? — серьезно так спросил вдруг рилиндар.

«Ты — лучший из мужчин, Джэйфф Элир! Ты уже понял, в чем на самом деле нуждается наша Грэйн».

От гордости за сородича на глазах выступили слезы, и Джона отвернулась. Вроде бы соринку задуло. Соринку и более ничего.

— Прапорщик 12-го полка вспомогательных войск Его Священной Особы Вилдайра Эмриса эрн-Кэдвен Грэйн, — по всей форме чеканно представилась Грэйн и добавила не без явной гордости: — С недавних пор — владетельница Кэдвен. Если вернусь, конечно.

Здесь, в темной пещере посреди негостеприимного шурианского острова, так странно звучало это — Кэдвен! Словно набатный зов, словно удар мечом о щит — Кэдвен! Кэдвен — пик сражения, Кэдвен трех старых яблонь и серых камней, Кэдвен вереска и болотной ряски, далекий, такой бесконечно далекий… Боевой клич предков — Кэдвен! И если выкрикнуть сейчас это ролфийское имя, чем ответит эхо скал Шанты? Промолчит — или отзовется грохотом далекого обвала, словно отголоском давних залпов корабельных орудий?

— Мой отец, — вспомнила Грэйн, все еще вслушиваясь в это неслучившееся эхо. — Ты что-то говорил о нем там, на тропе. Надеюсь… когти Локки, между вами же нет какой-нибудь кровной мести? Или есть?

Конечно, если что-то такое действительно было, они бы сейчас так не разговаривали, и уж тем более бывший рилиндар не стал бы тратить время, силы и загадочное снадобье на ролфийскую ногу… но кто его знает? Может, у них принято так — сперва вылечить, а потом уж убивать. Впрочем, Грэйн не привыкать отвечать за имя отца и его деяния. И чтоб шуриа не подумал вдруг, будто она боится, эрна Кэдвен пояснила:

— На тот случай, если есть, — я старшая дочь и наследница, и я принимаю его долги. Владетельная эрна равна мужчинам и в Круге Чести тоже, так что отомстить можешь мне. По законам Ролэнси это допустимо и достойно, и бесчестия в том не будет.

Но шуриа отрицательно помотал головой:

— Нет, хёлаэнайя. Твой отец был хорошим воином, хоть он и ролфи. Среди вас такие тоже встречаются.

Он даже отвлекся на миг и задумчиво посмотрел вверх, и змеиный взгляд подернулся дымкой воспоминаний. Рук рилиндар, впрочем, с ее лодыжки не убрал, но Грэйн сейчас было не до того.

— Хорошшший у него был корабль. Если бы у меня был такой, я бы тоже не дал его убить.

«Верность Морайг» звался фрегат хёлаэнайев, и дух его был крылат, точно альбатрос. Говорят, огромные птицы, впервые соскользнув со скалистого уступа и по-настоящему расправив крылья, несколько лет так ни разу и не приземляются, едят и даже спят в полете. Фрегату капитана Кэдвена не нравилось бросать якорь и приближаться к берегу, он жаждал одного лишь полета над волнами и соленого холодного ветра в парусах. Джэйффу даже снился потом этот гордый красавец. Шуриа обречены долго-долго помнить не только людей, но и вещи, их духи навеки отпечатываются в душах детей Шиларджи. И если человек может влюбиться в один-единственный корабль, то для бывшего рилиндара «Верность Морайг» стала неразделенной любовью. И тут появилась дочка Кэдвена… Шутка Сизой луны, не иначе.

«Ох!» — у эрны Кэдвен привычно кольнуло в груди давним, еще детским, восторгом и чуточку обидой. Отцовский фрегат на рейде, словно чайка, сложившая крылья и спящая на волнах… отцовский, но никогда, никогда нога его дочери не ступала на выскобленные добела доски его палубы. Отчего она не родилась сыном капитана Сэйварда?! Тогда хотя бы в детстве, хотя бы разок, но…

— Самый лучший! — жарко воскликнула Грэйн. — «Верность Морайг»… Я помню, я видела его… в порту, перед тем рейсом. Конечно, с берега. Женщине, даже такой маленькой, какой была я, не место на палубе боевого корабля. Это приносит несчастья, ведь Морайг так ревнива… — Она вздохнула: — О, как я жалела тогда, что не родилась мужчиной!

«О да, и Морайг не вытолкнула бы меня из своей ладьи, и сейчас я уже искала бы след Оддэйновой Своры, чтоб там, на другой стороне, встретить отца, и…» — сумрачно подумала эрна Кэдвен и пробормотала:

— И теперь иногда жалею тоже.

Разве есть более благодарная тема для шуточек, чем бесплодные сожаления девицы о том, что боги ошиблись, выбирая, кем ей родиться? Грэйн отлично знала, какой шквал насмешек можно вызвать одной лишь этой фразой, и, в общем-то, была к этому готова. Наверное. А может, и нет. Но рилиндар на эту тему шутить отчего-то не стал. И тогда она рискнула продолжить расспросы.

— Так ты его знал, моего отца? Раз помнишь даже его имя, наверное, знал. Пожалуй, даже больше, чем я?

Не из праздного любопытства спрашивала. Ведь так и есть: Сэйвард был почти божеством для старшей дочери, для нее, видевшей его за всю жизнь от силы раз десять… а потом долгие годы платившей по его счетам. А кто же он был на самом-то деле? Какой он был? Мать не рассказывала, а память самой Грэйн хранила воспоминания короткие и яркие, словно вспышки: вот он входит, отряхивая мокрый снег с мундира, смеется и звенит палашом, и в сонном имении сразу же становится тесно и жарко, и пахнет морем и порохом, дальними странами и победоносными битвами… Вот захлопывается дверь, и сразу же все пустеет, и только застарелый запах табака, и забытая на столе в кабинете карта, и огромный тяжелый глобус на полу. И тогда можно на цыпочках пробраться в темный кабинет и, холодея от святотатства, встать на носочки и самыми кончиками пальцев дотянуться до потертых ножен висящей над камином сабли. А если повезет — то и до эфеса.

Кто он был? Мать — она не знает и сама, да никогда и не стремилась узнать, Конри… тот знает, но не ответит. Майор Фрэнген сказал: «Честный глупец», а судьи в трибунале — «предатель»… Так, может быть, хоть этот… Враг?.. Или все-таки не враг?.. Может, хоть он расскажет?

Воспоминания Джэйффа Элира никогда не тускнели и не превращались из ярких многоцветных гобеленов в серую ветошь. Не нужно даже глаза закрывать, чтобы снова увидеть тот весенний день…

Заметив сквозь ветки белые паруса, бывший рилиндар тут же принялся заряжать мушкет. Он уже догадывался, что селения Гента больше нет, но пока воздух не вонял гарью и тленом, можно было попробовать спасти хоть кого-то. Элир бежал вниз по холму и последними словам честил старейшину Теута за упрямство. Давно надо было перебираться повыше в горы. Наплевать на удобства, на озеро, на рыбу и спасать от пиратов детей и скот. Шиларджи не забудет, она пошлет знак, щедрое лето и теплую зиму — как-нибудь да выживем.