– Мы основательно проверяем ее.

– Еще только проверяете?!

– Смею заметить сэр, – сорвался полковник, – что в разведке этот процесс нескончаем. Чем дольше агент работает на нас и чем более безупречной кажется его работа – тем большее подозрение он начинает вызывать. Извините, таковы реалии.

– Просто мне хотелось бы знать, на какие еще разведки, кроме нашей и германской, она работает? Вот и все.

– Ну, что касается германской разведки, то у нас нет… – начал было свою адвокатскую речь в защиту княгини полковник, однако Черчилль по-прокурорски жестко прервал его.

– А главное, каким образом она появилась в нашей орбите? Чья разведка подарила нам эти прекрасные телеса?

– Это длинная история, сэр. Длинная и необычная. Дело в том, что княгиня – личность уникальная…

– Мне некогда выслушивать ваши длинные истории, полковник.

– Понимаю, но в разведке часто случаются персонажи, восприятие которых требует от нас умения выслушивать по их поводу всевозможные длинные истории.

– Не надо объяснять мне, что такое разведка, полковник. Однако же и не стану упрекать вас в том, что вы не готовы к четкому ответу, – окончательно добил его Черчилль. – И будьте готовы к тому, что разговор о княгине мы продолжим спустя несколько дней, уже после того как я вернусь в Лондон.

– Я буду готов, сэр.

– Но уверен, что, готовясь к нему, вы учтете: меня интересует отнюдь не описание внешних достоинств этой леди, – непроизвольно засмотрелся он на почти библейский лик княгини Сардони. – Хотя, – развел руками, – они, естественно, тоже не могут не интересовать… истинного джентльмена.

Утром Скорцени вызвал своего адъютанта, гауптштурмфюрера СС Родля, и приказал ему срочно подобрать агентурную картотеку потенциальных «американцев». Условия отбора были жесткими и конкретными. Это должны быть люди, свободно владеющие английским, имеющие представление об Америке и хоть какие-то познания в радиотехнике. А еще это должны быть агенты, то ли пребывающие сейчас на отдыхе в Германии, то ли занимающиеся такими заданиями, «из которых их безболезненно можно выдернуть».

– Они нужны нам для того, чтобы длительное время работать в Штатах? – попытался конкретизировать задачу Родль.

– Или хотя бы готовы совершить туда увлекательную туристическую поездку.

– Но вы не сказали об их летной и парашютно-десантной подготовке.

– Угомонитесь Родль. Вы, конечно же, решили, что мы с вами отправляемся похищать президента Рузвельта!

– Когда я впервые услышал, что мы собираемся похищать папу римского, мне тоже показалось, что кто-то из нас двоих сходит с ума. И если бы в последнюю минуту фюрер не помешал нам, теперь папа римский тосковал бы в одном из берлинских пригородов.

– Не исключено, – признал Скорцени.

– Или, может, в одном из концлагерей? – вдруг вполне серьезно спросил Родль. А не получив ответа, понял, что вторгается в ту сферу высокой политики, вторгаться в которую адъютанту не положено. – Впрочем, понимаю: к похищению Рузвельта это отношения не имеет, – признал он.

Пока Родль занимался картотекой, Скорцени знакомился с небольшим отчетом, который, после совещания у Гиммлера, сунул ему в руки подполковник Оскар Альбертс. В этом, специально для высокого руководства составленном документе очень популярно объяснялось, почему разработчики «Америк-ракеты» вынуждены были отказаться от радионаведения с места запуска.

Оказывается, англичане научились взламывать систему радионаведения ракет Фау, заставляя их отклоняться от курса и падать в морские воды. Но даже если ракеты и не попадались в английскую радиоловушку, то очень часто, не долетая до Лондона, они сами по себе падали в Ла-Манш или же сильно отклонялись от курса.

«И при такой средней неточности Браун и Оберт хотят поразить американский небоскреб?! – изумлялся Скорцени, просматривая последние страницы этого печального отчета. – Они уверены, что радиомаячок, которого мои агенты спрячут где-то там, в одной из подсобок или в одном из туалетов Эмпайр Стейта, поможет им всадить свое чудовище прямо в это здание?!»

Теперь, когда обер-диверсант узнал о реальном положении вещей в ракетостроении, о том, сколько сотен ракет взорвалось на старте, погребено под волнами Балтики и Северного моря и сколько их покоится в одних только прибрежных водах острова Узедом, он потерял всякую уверенность в выполнимости задачи, поставленной перед собой и Германией Брауном и Обертом. Так что лучше уж Альбертс не подсовывал бы ему эти «ракетные похоронки».

– Послушайте, подполковник, – так прямо и спросил Скорцени, когда Альбертс позвонил, чтобы выяснить, нужен ли он со своими консультациями уже сегодня. – Вы-то сами этот отчет читали?

– Вас там что-то смущает?

– Меня смущает все, что свидетельствует об убийственном несовершенстве ваших ракет.

– Согласен, на всякого, кто сталкивается с подобными цифрами впервые, они производят жуткое впечатление. Но ничего не поделаешь, при создании любого принципиально нового оружия приходится мириться со значительными потерями, – спокойно, размеренно, абсолютно невозмутимо объяснял ему подполковник.

– И вы решаетесь показывать подобные отчеты высшему руководству?

– Эти – да, решаемся, – все так же медлительно, тоном психиатра, беседующего с возбужденным пациентом, признал Альбертс.

Услышав это, Скорцени на несколько мгновений оторопел.

– А что, существует еще один отчет, который вы даже не решаетесь класть на столы Гиммлера, фюрера и Геринга?

– Конечно, существует. И было бы странно, если бы его не существовало.

– Но ведь такое просто невозможно!

– Зачем раздражать людей, у которых и без нашего ракетного центра проблем хватает? Тем более что того, совершенно реального, отчета, не желает видеть даже сам доктор Браун, поскольку вся эта жуткая цифирь выбивает его из творческого ритма. Впрочем, я не уверен, что он вообще существует в природе – этот правдивый отчет.

Положив трубку, Скорцени швырнул отчет в тумбочку стола и несколько минут сидел, отрешенно глядя прямо перед собой. А ведь до сегодняшнего дня он воспринимал Геринга, Деница и генералов-танкистов как неисправимых ретроградов, которые, ради количества своих боевых машин и судов, готовы стереть с лица земли Пенемюнде вместе со всем его научно-техническим персоналом.

Не зря в порыве гнева Геринг как-то воскликнул: «Если они не прекратят клепать свои ракеты в ущерб моей авиации, я сам когда-нибудь напущу на Узедом один из своих авиаполков, не дожидаясь, когда на него нападут англо-американцы».

Причем, странность этого высказывания заключалась в том, что оно прозвучало буквально за несколько дней до массированного налета вражеской авиации на Пенемюнденский ракетный центр.