Все еще ухмыляясь, Николина в мгновение ока исчезла. Исме смотрела на деревья, явно разрываясь между желанием узнать, откуда донесся шум, и необходимостью защищать дочь. Она крепко схватила Габриэль за руку.

– Иди. – Я осторожно подошла к ним, но оружие в ножны прятать не стала. По коже у меня все еще бежали мурашки. «Она видит, видит нас, маленькая мышка». – Мы присмотрим за твоей дочерью.

Исме поджала губы, но кивнула и исчезла за деревьями. Габриэль подождала, пока она уйдет, а потом протянула мне руку, подпрыгивая от волнения.

И затараторила:

– Меня зовут Габриэль Жилли, а ты еще ниже, чем мне рассказывали. Почти как эльф! А как ты с моим братом целуешься? Я слышала, он высокий, как эта елка!

Я попыталась ответить – или посмеяться, – но она продолжала, даже не переводя дух:

– Хотя он же мне только наполовину брат, единокровный, так и надо его звать, наверное, да? Маме не нравится, что ты здесь. И не нравится, что я про него знаю, но сейчас ее тут нет, да и вообще пусть она думает что хочет. А какой он? Он рыжий? Николина говорила, рыжий, но Николина мне не очень нравится. Она думает, что вся такая умная, но на самом деле просто странная. Слишком много сердец…

– Сердец? – Ансель изумленно посмотрел на меня. А потом, будто поняв, что проявил невежливость, быстро добавил: – Я, кстати, Ансель. Ансель Диггори.

– Сердца сохраняют ей молодость, – продолжала Габриэль, кивая как ни в чем не бывало, будто и не слышала его. – Мама говорит, мне не стоит про такое болтать, но я же знаю, что видела, и грудь Беллами на костре была зашита…

– Стой. – Я сама как будто запыхалась лишь от того, что ее слушала. – Помедленней. Кто такой Беллами?

– Беллами был моим лучшим другом, но он умер прошлой зимой. А за пару лет до того у него умерла мама. Его сестра родилась белой ведьмой, и мама отправила ее в Шато за лучшей жизнью. Но потом умерла от горя, потому что одного Беллами ей не хватало. А мне хватало, пока и он не умер тоже. Теперь мне его очень не хватает.

– Мне очень жа… – начал Ансель, но Габриэль затрясла головой, и ее золотистые волосы заколыхались беспокойной волной.

– Чужаки всегда так говорят. Говорят, что им жаль, будто это они его убили, но это ведь не они. Это снег его убил, а потом Николина его сердце съела. – Наконец – наконец-то – она примолкла и сделала вдох, моргнула раз, второй, третий, и посмотрела на Анселя. – Ой. Привет, Ансель Диггори. Ты тоже моему брату родня?

Ансель уставился на нее. При виде его потрясения и ее искреннего любопытства я не смогла сдержать смех, и когда он вырвался на свободу – чистый и яркий, как луна, – Абсалон нырнул под ветви, прячась в тень. Птицы вспорхнули из гнезд. Даже деревья как будто бы возмущенно зашуршали.

А у меня на душе вдруг стало так легко, как не было уже много недель.

Все еще хихикая, я наклонилась к Габриэль. Она смотрела на меня так пронзительно и так знакомо.

– Жду не дождусь, когда ты познакомишься со своим братом, Габриэль.

Она широко улыбнулась.

– Зови меня Габи, если хочешь.

Вскоре Николина с Исме вернулись – Николина что-то щебетала о проказниках-деревьях. Габи усмехнулась и шепнула мне:

– Я же говорила, она странная. Слишком много сердец.

Ансель тяжело сглотнул и с сомнением посмотрел вслед Николине, которая уже уходила все дальше, сильно обгоняя нас. Исме же теперь держалась ближе к нам, всем своим видом выказывая неодобрение.

– Ты правда думаешь, что она… ест сердца? – спросил Ансель.

– Но с чего бы ей это делать? – ответила я. – И как они могут помочь ей сохранить молодость?

– Твое колдовство живет вне твоего тела, верно же? – спросила Габи. – Ты черпаешь его из праха своих предков? – Она продолжила, не дожидаясь моего ответа. – У нас все по-другому. Наша магия живет внутри нас, прямо в сердце. Ведь сердце – это и есть чувственное и телесное средоточие сущности ведьмы крови. Это все знают.

Ансель покивал, но было очевидно: он и не подозревал о подобном.

– Потому что вы можете колдовать только с помощью крови?

– Габриэль, – сказала Исме резко, остановившись и даже не обернувшись к нам. – Хватит. Ни слова больше об этом.

Габи не обратила на нее внимания.

– Вообще-то колдовством пронизано все наше тело – и кости, и слезы, и пот, – просто с кровью обращаться проще всего.

– Почему? – спросил Ансель. – Почему именно с кровью?

Я вдруг с отчетливой ясностью вспомнила экскурсию, которую Ансель проводил для меня в соборе Сан-Сесиль. Он знал об этом нечестивом месте всё. Более того, почти все время, что мы провели в Башне, он изучал книги в кожаных переплетах и иллюстрированные манускрипты в библиотеке.

Если Габи так же любознательна, судя по всему, Ансель нашел себе в ее лице единомышленницу и друга.

– Габриэль, я сказала – хватит. – Исме наконец обернулась, подбоченилась и преградила нам путь. На меня она смотреть упрямо не желала. – Довольно. Этот разговор неуместен. Если Жозефина узнает….

Габи сощурилась, обошла ее и потащила нас за собой.

– Много ли ты знаешь о колдовстве Белых дам, Ансель Диггори?

Исме закрыла глаза, шевеля губами, – будто молила высшие силы сниспослать ей терпения. Ансель виновато улыбнулся ей, когда мы прошли мимо.

– Боюсь, довольно мало. Пока что.

– Я так и подумала. – Перебросив волосы через плечо, Габи хмыкнула. На ее губах играла самодовольная улыбка. – Возможно, магия у Белых и Алых дам разная, но сходство в том, что каждая требует равновесия. Когда мы проливаем свою кровь, то тем самым ослабляем свои тела, ограничиваем себя. Мы отдаем крохотные кусочки самих себя с каждым заклинанием и в конце концов именно от этого умираем. – Последнее она произнесла со вкусом и снова потянула нас за руки. – Ну, если только не умрем раньше от холода. Или от голода. Или от рук охотников.

Ансель нахмурился, растерянно посмотрев на меня. Я наблюдала за тем, как до него доходит суть сказанного.

Коко.

Когда я печально кивнула, его лицо исказилось горечью.

Исме быстро нас нагнала.

– Габриэль, прошу тебя, нельзя обсуждать такое с…

– Вот почему кровь – самый действенный способ, – продолжила Габи, упорно не слушая ее. – Потому что с каждым порезом мы приносим жертву, и это дает нашим чарам особую силу.

– Габриэль…

– Кровь проливать легко.

Я сказала это прежде, чем смогла сдержаться. Когда Габи с удивлением подняла взгляд, я заколебалась. Она явно была умна, но все же оставалась ребенком – лет семи-восьми, не больше. И все же… она определенно знавала боль. Я повторила слова, которые услышала от Коко годы назад.