Если бы можно было не идти, сославшись на то, что должна быть в это время на работе… Но кто знает, чего они хотят и какие могут быть последствия? Я ничего не нарушала, машину не вожу, всю зарплату получаю на карту. И регистрация у меня имеется. Что могло от меня понадобиться – непонятно. Может, ничего серьёзного, просто какая-то проверка? Отправляюсь на встречу в обеденный перерыв, предварительно предупредив начальство, что могу немного опоздать. Вряд ли там серьёзный вопрос и меня задержат надолго.

И действительно, поначалу всё происходит довольно динамично, в кабинет следователя меня приглашают почти сразу. Там сидят двое мужчин среднего возраста в штатском. Стоит мне войти, они прекращают свой разговор и, не скрывая интереса, разглядывают меня. Ненавижу такие взгляды, чувствую себя очень неуютно. 

– Присаживайтесь, пожалуйста, Айлин Эминовна, – один из присутствующих обращается ко мне приветливым голосом и, кажется, даже улыбается.

Первые вопросы – будто ни о чём: кто я, чем занимаюсь, сколько лет детям. Понимаю, что это – прелюдия к какому-то серьёзному разговору, но охотно отвечаю. Почему-то уверена, что с этими людьми лучше не играть в прятки и не дёргать тигров за усы. От них веет опасностью и ещё чем-то очень неприятным.

– Расскажите нам, пожалуйста, какие отношения вас связывают с Борисом  Штерном.

– С кем?

Впервые слышу это имя. Это кто-то из сотрудников клиники? Или пациент?

– С бизнесменом Борисом Штерном, владельцем концерна “БДФ”. 

– Я должна его знать? Имя и фамилия мне незнакомы.

– Айлин Эминовна, нет смысла отрицать очевидное, нам всё известно.

Он говорит совершенно непонятные мне вещи. Знать не знаю никакого Штерна. И что у меня общего может быть с каким-то бизнесменом? Максимум – я ему карточку в клинике могла выписывать. Но если бы я сделала что-то не так, мне наверняка об этом сообщило бы  начальство.

– Я не знаю никакого Штерна!

Дальше оба мужчины поочерёдно начинают агрессивно забрасывать меня вопросами. Не понимаю ровным счётом ничего из того, что они спрашивают. Меня обвиняют в том, что я по заданию Штерна вынудила Лёню украсть какие-то документы. Большую чушь придумать трудно!

– Повторяю: я не знаю никакого Штерна! Мы с Лёней никогда не разговаривали о его работе, я не имею ни малейшего понятия, чем он занимается.

Эти мужчины меня пугают. Почему они мне не верят? С трудом сдерживаю слёзы, чтобы не разреветься. 

– Штерн активно сотрудничал с вашим отцом и наверняка неоднократно бывал у вас дома. Так что вы не можете его не знать. Если вы согласитесь с нами сотрудничать и поможете следствию, то пройдёте по делу свидетелем, вам ничего не будет, гарантирую. Если же откажетесь, то пойдёте как соучастница. Вы подумали о том, что станет с вашими детьми, когда вас посадят? В том, что сядет Воронцов, сомнений нет. Не боитесь, что дети попадут в детдом?

Холодею от ужаса… Что же мне делать? Ни себя, ни Лёню я оговаривать не буду. Не собираюсь говорить неправду! 

– Если вы сейчас нам всё расскажете, то мы вас отпустим и больше без острой необходимости вызывать не будем.

– Но мне нечего вам рассказать! Я уже устала повторять, что никакого Штерна не знаю. Ни о каких документах ничего не слышала! Как вы можете меня обвинять в этом? Я не имею к этому никакого отношения!

– Вот вы тянете время и отказываетесь от сотрудничества, а время у нас не резиновое. Мы вынуждены будем вас отправить не домой, а в камеру. А к вашим детям сейчас придут соцработники и заберут их в приёмник. Подумайте, стоит ли рисковать благополучием своих детей? Ради чего или кого? Тем более, что нам всё уже известно, ваше признание – это мелкая формальность, которая ни на что особенно не повлияет. Хотите, я вам дам готовый текст, вы с ним ознакомитесь, и если там написано всё верно, то подпишете и пойдёте домой?

– Что вы…? Да как вы можете? Я не собираюсь подписывать никаких ложных свидетельств! – голос дрожит, но я всё ещё пытаюсь держать спину прямо и не плакать.

Меня продолжают пугать ужасами: обвинением, тюрьмой, сиротским детством моих детей. Но я же ни в чём не виновата! Почему они это мне говорят? Что же делать? 

Меня некому защитить! Я даже не знаю, к кому могу обратиться за помощью, если Лёня арестован. Кроме него, у меня тут никого нет… Ну почему я не ответила на ухаживания доктора Мирзоева? Может, он сейчас мог бы мне помочь…

– Слушай, Вадим, давай на сегодня поставим точку, у меня встреча через десять минут, – улыбчивый мужчина смотрит на часы и начинает собираться.

Выдыхаю с облегчением. Побегу на работу, ещё час до конца рабочего дня. Может, что-то придумаю.

– Окей, давай прервёмся. Дежурный! – рявкает второй.

В кабинете появляется парень в форме.

– Давай эту в камеру.

Как в камеру? За что?

– Пройдёмте, гражданка, – дежурный делает несколько шагов в мою сторону и  смотрит будто куда-то за спину.

Силы оставляют меня. Нужно встать, а я не могу… Я не пойду в камеру! Меня дома дети ждут! Я обещала вернуться на работу. У меня будут неприятности. Я же ни в чём не виновата!

Слёзы, которые я отчаянно сдерживала на протяжении всего разговора, прорывают плотину, и катятся градом. Прикрываю лицо руками.

– Дорогуша, не нужно нам тут сырость разводить. У вас была возможность сейчас пойти домой, вы сами от неё отказались.

Что мне делать? Если я признаюсь, что уговорила Лёню украсть эти документы, то меня отпустят? Но этим я наверняка наврежу ему! А если не признаюсь, то меня посадят в тюрьму, а детей заберут в детдом. Боже, я не могу выбирать между Лёней и детьми!

– Я же вам уже много раз повторила, что ничего не знаю! Ну чего вы от меня хотите? – это говорю не я, а визжит истеричка во мне. Паникую!

– Давай её в камеру. Пусть посидит, подумает.

Дежурный берёт меня под локоть и грубо дёргает вверх, вынуждая подняться.

– Михалыч, так может её того, к мужикам? Там ей быстро помогут принять правильное решение.

Присутствующие противно смеются. А перед глазами резко темнеет и, кажется, я отключаюсь…

Леонид

Недаром говорят: “От сумы и от тюрьмы не зарекайся”. Никогда не думал, что смогу потерять всё, что у меня есть, одним махом. И тем более был уверен, что уж в тюрьму-то я точно никогда не попаду. 

Тем не менее я здесь. Ещё, конечно, не в тюрьме, а всего лишь в следственном изоляторе. Но с такими темпами, как движется моё дело, уже почти не сомневаюсь, что суд подмахнёт нужное решение. Сколько бы я ни говорил, что невиновен, сколько бы ни просил искать настоящего вора, предлагая всяческое содействие, мне только в глаза смеются. Даже в освобождении под залог отказали, как будто я – социально-опасный элемент и моё пребывание на свободе может нанести непоправимый вред обществу.