Нина едва слышала ее хрипловатый низкий голос. Потом ей показалось, что Ева Георгиевна вздохнула.

– А теперь давай рассказывай, что стряслось. Меня не обманешь. Я же вижу – что-то с тобой происходит, – добавила та. Голос звучал мягко и немного устало.

И тогда Нина заговорила.

До сих пор никому, даже Максу не рассказывала она так подробно о своем новом занятии. С самого начала, день за днем поведала она в тот вечер Востоковой про первую поездку, когда джип летел по обледенелой дороге и вьюга раскрывалась навстречу, как белая хризантема. Про рестораны, где она теперь могла заказать себе любую медузу с огурцом. Про мудрую, выносливую, предприимчивую Ксению, настоящую современную женщину. И исподволь, с тайной гордостью – про себя, тоже настоящую современную женщину, в которой неожиданно проснулись деловые качества. Эти качества позволят ей преодолеть даже самые прочные мембраны и самоутвердиться в новой плотной непрозрачной реальности, которую в отличие от диссертации можно ощупать руками. Неожиданно захотелось рассказать про банку черной икры, которую они с Ксенией съели в один присест, закусывая чипсами…

Всего час назад, стоя на лестничной площадке под дверью Евы Георгиевны, Нина в мыслях не имела рассказывать про себя так много и так подробно. Она шла совсем за другим – за советом, за помощью в своих кафедральных делах. Она давно усвоила, что не стоит слишком навязчиво занимать чужое внимание собственной персоной и никому, кроме тебя самой, не интересными мелочами. Но магия этого дома, мягкие, почти незаметные софиты на потолке, вкрадчивая тишина, сияющие в темном окне кремлевские звезды и, главное, харизма его хозяйки с первых же робких слов помогли Нине увлечься и пристально вглядеться в мутную воду, куда сама она столько месяцев не решалась заглядывать, как в зацветший аквариум, где плавают неведомые рыбы.

Она говорила и говорила без умолку – про детские личики, смотревшие на нее сквозь прутья кроваток, про разбитые дороги Рогожинской области, про умирающие деревни… Только про Кирилла не захотелось ей рассказывать Еве Георгиевне. Про их с Ксенией план. Про двуличие, которое стало краеугольным камнем всей ее нынешней жизни…

Ей пришло в голову, что она, пожалуй, засиделась у Евы Георгиевны, среди антиквариата и бесшумных ковров. Что бессовестно занимает ее драгоценное время.

Но, как ни странно, Востокова слушала Нину с живейшим интересом. Сначала она стояла античной статуей у окна, на фоне кремлевских звезд, затем неслышно вернулась к столу и молча села, положив подбородок на ладони и внезапно сделавшись похожей на Нинину мать. Потом принялась расспрашивать Нину сама, вопрос за вопросом. Постепенно Нине стало казаться, что Еве Георгиевне до крайности любопытен этот сбивчивый торопливый рассказ.

– Так вот в чем дело, – проговорила она, когда Нина наконец смолкла. Она достала сигарету, сунула ее в мундштук и закурила. – Вот тебе и брошенные дети, которым помогает наша образованная интеллигенция. Наша Нина Корецкая, преподаватель кафедры романо-германской филологии. – Востокова затянулась сигаретой и глубоко задумалась. Мгновение сидела неподвижно, затем посмотрела на Нину и улыбнулась. – Небескорыстно, но помогает.

– А можно я тоже возьму? – спросила Нина и потянулась к пачке.

– Бери. Вот уж не думала, что ты куришь.

Разговор казался Нине таким необычным, что она забыла о своем желании поскорее завершить его, извиниться и уйти.

– Значит, отныне ты помогаешь брошенным детям и получаешь за это деньги, – усмехнулась Ева Георгиевна. – Очень неплохие деньги, правда?

– Правда, – доверчиво согласилась Нина.

– Деньги, которые не облагаются налогами. О которых ты никому не обязана сообщать. О которых ты никогда не мечтала. Такие деньги невозможно заработать, их просто получают. Большие деньги – это судьба, и в твоих иностранных усыновлениях это особенно заметно. Ты берешь деньги, но без тебя родители никогда не разыскали бы в России своих детей.

Все это было чистой правдой. Нина кивнула, рассматривая мерцающую полоску на тлеющей сигарете.

– Тогда что же тебя смущает?

– Не знаю… Я запуталась… Я что-то еще собиралась сказать, а теперь не могу вспомнить что, – призналась Нина, заталкивая сигарету в пепельницу.

– Я сама тебе подскажу, о чем ты хотела со мной поговорить.

Теперь она сидела неподвижно и смотрела Нине прямо в глаза.

– Дело все в том, что твоя новая деятельность… Не хочется называть ее работой, потому что это не совсем работа, это нечто иное. Так вот, твоя новая деятельность противоречит тому, чего ты для себя желала. И все твои планы, все честолюбивые мечты разом померкли перед перспективой реальных больших денег.

Нина опустила глаза. Даже наедине с собой она боялась формулировать свои переживания так коротко и ясно.

– Да, это так. И я не знаю, что мне делать дальше.

– Не знаешь, что делать дальше… Но может ли кто-нибудь знать это вместо тебя? Ты ищешь чужого решения. Тебе угодно, чтобы я благословила тебя уволиться с кафедры и спокойно заняться этим хлопотливым и непростым во всех отношениях бизнесом.

Нина молчала, ей было неловко. Еву Георгиевну, прекрасную, несравненную Еву Георгиевну Востокову разочаровала и обидела ее верная аспирантка Нина, которая вот так запросто готова с ней расстаться.

– Нет, – возразила она через силу. – Нет-нет, все совсем не так.

– Все так, Нина. Все именно так. Однажды приходит день, когда нам необходимо сделать выбор. Ты должна сама решить, как жить дальше: заниматься тем, что считаешь своим призванием, или уйти.

– Ну я, конечно, кафедру выбираю, – запальчиво произносит Нина. – Я…

– Ты уже сделала выбор, Ниночка. Не обманывай себя. Потому ты и пришла ко мне. Ты выбрала сирот. Точнее, деньги.

Нина вот-вот заплачет упрямыми злыми слезами, царапающими горло и не приносящими утешения. Нине сейчас станет нечем дышать. Она не готова к такому напряженному разговору.

«Нет, нет, что вы, – хочет крикнуть она. – Вы ошибаетесь, вы меня неправильно поняли. Я хочу остаться с вами. Я не желаю, чтобы деньги расстраивали мои планы. Они могут все разрушить».

Вот что хотела крикнуть Нина. Но она ничего не крикнула и даже ничего не сказала. Слова застряли в горле вместе с мелкими виноватыми слезами.

– Да, Нина. Ты свой выбор сделала. – Ева Георгиевна снова закурила. Казалось, разговор в самом деле не на шутку ее взволновал – она была собрана и совершенно серьезна. – И ты сделала правильный выбор, – добавила она, выпуская облако дыма.

В гостиной становится тихо. Это какая-то особенная тишина, редкая в обычной жизни. Трудно поверить, что чудесная комната где-то кончается и за ее пределами мечется холодный воздух, сырые деревья машут черными ветками, машины ревущей рекой заползают на мост.

– Это выбор разумного человека, а не мечтателя и идеалиста. И я его полностью одобряю.