Я погладила его по груди, прошлась пальцами по застарелым шрамам.

— Если это Амаранта пыталась убить тебя, то приказ царя зачистить Сумеречный лес может быть лишь поводом отослать меня прочь, — хрипло произнес воевода.

— Почему же раньше в этом лесу порядок не навели? — поинтересовалась я, прижимаясь ближе, легонько царапая ему спину. Мышцы под моими пальцами напряглись и расслабились.

— Сейчас редкое для царства спокойствие. Иван сумел наладить отношения со всеми соседями. Можно и внутренними проблемами заняться.

— Ну вот и занимайся, — одобрила я, целуя его в ключицу. — А обо мне не беспокойся.

— Не получается. — Яр обхватил мой подбородок пальцами, приподнял. — Я раньше думал, что не способен испытывать страх, а теперь постоянно боюсь за тебя, ведьма.

— Я не ведьма, — прошептала в ответ, позволяя полотенцу упасть к ногам.

Воевода укатил в столицу, пообещав заехать через недельку, перед боевым походом в Сумеречный лес. Юлька погрузилась в учебники и подготовку к защите диплома, прерываясь лишь на еду, сон и Лютого. Когда приходил оборотень, я предпочитала сбегать из дома, чтобы не слышать потом утробный рык из-за дверей ее комнаты. Мы с Брюсом заново посадили тыквы. Тяпка теперь отказывалась покидать свой пост на грядке, по-видимому, ее нежную китайскую душу ранила потеря первых всходов. Ерема пару дней угрюмо ходил вдоль поваленного забора, потом не выдержал и, принеся с собой инструменты, поставил мне новый. Брюс ползал рядом и, кажется, помогал. Я же от нечего делать записалась на курсы китайского. Теперь два раза в неделю учила иероглифы и четыре способа произнесения слога «хун».

По утрам Ерема делал зарядку: сначала разминался, согревая мышцы, потом прыгал с воображаемым мечом, в конце растягивался. Брюс скакал рядом, оставляя в земле следы зубчиков. Даже Грех иногда появлялся, проходил по верху новенького штакетника, балансируя с помощью облезлого хвоста, и пристально смотрел, как мужчина показывает чудеса ловкости. Я же стеснялась заниматься йогой во дворе под присмотром зоркого глаза моего охранника и нашла неплохой фитнес-клуб поблизости, в нашем мире.

От скуки я решила устроить в лаборатории Маргариты что-то вроде кабинета или библиотеки. На полках, где раньше хранились колдовские снадобья, разместились мои словари, учебники и книги ведьмы, на столике у окна — ноутбук. Я перенесла сюда торшер, купила клетчатые занавески и зеленый коврик, напоминающий травку. По вечерам устраивалась в кабинете с книжкой и чашкой чая. В круглом окошке мерцали звезды, со двора доносился стрекот кузнечиков, но я все чаще ловила себя на том, что прислушиваюсь, не донесется ли топот копыт.

Когда через неделю снизу донесся стук, я слетела вниз по лестнице, перепрыгивая через ступеньки, распахнула дверь и поникла, увидев перед собой оборотня, хорошо хоть в штанах.

Ерема неприветливо сверкнул глазом, отвернулся, мы с Юлькой убедили его пускать Лютого в любое время, но охранник явно этого не одобрял.

— Привет, ведьма, — сказал Лютый, протискиваясь мимо меня в дом. — Подруга наверху?

— Вот-вот вернется, — ответила я. — Проходи, располагайся.

Лютый прошелся по залу, ковырнул в зубах ногтем. Заглянул под стол, словно проверяя, на месте ли дверь.

— Послушай, — задумалась я. — А как ты вообще оказался у бабки в чучелках?

— Попал в ловушку, — неохотно поведал он. — Я тогда к мельничиховой дочке бегал, ну, ты понимаешь. Как-то раз пришел на сеновал, а там ведьма. Только успел обернуться, как она на меня заклятие наслала. Потом сюда перетащила, на тачке. Здоровая она была, Марго.

— И зачем ты ей сдался? Для интерьера?

Волк устроился на диване, поерзал, тема явно была для него не из приятных.

— Ей нужна была моя кровь для колдовских зелий. Вот она и решила не заморачиваться. Чем каждый раз ловить оборотня и пытаться ему кровь пустить, не проще ли поймать одного да вместо пуфика поставить.

— И что за магию она на твоей крови делала?

Лютый лишь пожал плечами:

— Кто знает? Вот смерть Марго настораживает. Я ж говорю — здоровая она была, бабка твоя. Хоть ей вроде как триста стукнуло, но на всех этих травках да заклятиях она могла бы еще столько же продержаться.

— А перед ее смертью чего-нибудь странного не заметил?

Оборотень задумался.

— Приходила какая-то женщина. Лица не рассмотрел, только юбка мимо носа колыхнулась. Юбка пышная, золотая, с кружевами по низу, и запах сильный, цветочный, аж до чиха пробирает. Знаешь, каково это — хотеть чихнуть и не чихать?

— Ближе к делу, Лютый.

— Так вот, с этой женщиной Марго спорила. Что-то насчет отца. Мол, плохой отец — все равно отец. Ну, больше я не запомнил. Мне чихать хотелось.

Я уселась на диван рядом с оборотнем. С кем ведьма могла спорить об отце? Учила уму-разуму какую-то непутевую дочку?

— А у Марго детей не было? — испугалась я внезапной догадке. Ведь если были, то на мой дом могут претендовать прямые наследники. Может, именно они присылают мне отравленные яблочки да стрелы из-за кустов.

— Не знаю, — протянул он. — У ведьм редко бывают дети.

— Но я ведь как-то стала наследницей? Значит, ведьмина кровь течет и во мне.

— Дети — это так утомительно, — заметил Лютый, накручивая прядь моих волос на палец. — Хорошо, что у нас, оборотней, ими в основном самки занимаются. Лучше просто получать удовольствие, правда? Без всяких там последствий…

Он вдруг подвинулся ко мне, положил ручищу на бедро, аккурат туда, откуда неделю назад торчала стрела.

— Сдурел, Лютый? — возмутилась я, отбросила его руку в сторону.

— Ты много теряешь, Василиса, — оскалился он. — Хотя и ты, как я понял, хороша. Слышал, воевода тебе после первого же раза предложение сделал. Что ж такое ты умеешь, а?

— Ты ведь с Юлей… — Я запнулась, увидев в дверях подругу.

— Одно другому не мешает, — возразил оборотень, заметил мой взгляд и обернулся. — Сладкая!

Юля выронила на пол сумку, краска отлила от ее лица, лишь на щеках вспыхнули розовые пятна. Я смотрела, как подруга сдерживается, чтобы не разрыдаться, и чувствовала, как в груди дрожит злость, скалит зубы, словно волк, готовящийся напасть.

— А может, тройничок замутим, а, девчонки? Меня на всех хватит. Ну же, сладкая, не жадничай.

— Ее зовут Юля, — процедила я и не узнала свой голос.

Кровь забурлила, побежала по венам, руки сами возделись к потолку. Энергия пронеслась по телу, сорвалась с кончиков пальцев. Оборотень шарахнулся от меня, метнулся к двери.

А я заговорила.

Слова, когда-то прочитанные в книжке-чудеснице, сами срывались с языка. Странные, жуткие, непонятные, подсвеченные, будто огнем. Я проклинала Лютого, испытывая ту самую черную злобу — необходимый ингредиент колдовства.