чего так обозлилась. — Поговори с Мудрыми. Может, они что подскажут.

Натери кивнул, словно соглашаясь. Помолчал, мерно отмахивая рукой каждый шаг.

— А ты сама разделяешь, где «нужно», а где «хочу»? — снова подал голос Грех минут через пять.

Элва даже споткнулась.

— Ну и вопросы у тебя…

— Так я и думал. Не знаешь, — кажется, этот факт Натери порадовал. — Предлагаю разобраться вместе.

— И как разбираться станем? — со скепсисом аэра явно переборщила.

— Да вот так же, — Грех обернулся через плечо, сверкнув зубами в улыбке. — Идём же. Не надо, а идём. Сможешь ещё шагу прибавить? А то плетёмся, как калеченные…

И вот к чему это всё сказано было? Пойми его… Скорее с ума сойдёшь.

* * *

— Всё, я так больше не могу. Давайте передохнём! — взмолился Нагдар.

Лан никогда ещё не испытывала настолько горячей любви к брату! Согласия Натери элва и дожидаться не стала. Просто вместо следующего шага села в сугроб, сбив головой с еловой лапы снежную шапку. И даже отряхиваться не стала — руку поднять уже подвиг. Кости, как свинец. Мышцы, словно просмолённые канаты. А мозгов не больше, чем у сельди. Кому нужны такие прогулки?

Грех плюхнулся рядом, завалился набок, но выпрямился, правда, не без труда. Сдвинул на затылок диковинную шапку, зубами стянул рукавицу, бросив рядом. Зачерпнул горсть снега. Пожевал задумчиво, дыша тяжело, со всхлипами. Наконец-то и его проняло.

— Знаете, что я вам скажу, аэры? — проворчал Грех, отряхивая ладонь брезгливо, как кот. — К духам такие идеи!

— Изнеженные все слишком, — в тон ему буркнула Кайран. — Крестьяне и дальше ходят. А бывает, что ещё и с хворостом возвращаются.

— Ну, ты-то, конечно, из железа сделана, — хмыкнул Нагдар, пихнув сестру плечом.

Вроде бы, не сильно и пихнул. Только элва завалилась на спину.

— Скорее, из чугуна, — не согласилась Лан.

Подумала, да и раскинула руки, таращась в бесцветное небо над верхушками деревьев. Лежать было хорошо — приятно и мягко, будто в перину провалилась. И не холодно совсем. Наоборот, разгорячённое тело потихоньку остывало, разве что парком не исходя. Да и не весило ничего, перетруженные жилы притихли, прекращая жаловаться.

— Вставай, опять заболеешь, — не слишком настойчиво потребовал Грех.

— Не встану. Мне и тут неплохо.

— Да?

— Точно.

— Ну смотри. Поверю на слово…

Даймонд плюхнулся рядом, подняв в воздух облачко снежной пыли. Снежинки осели на лице ары, на ресницах, кольнув зрачок радужным росблеском.

— Ох ты ж, и точно… — довольно протянул Натери, возясь, как медведь в берлоге. — Никакой кровати не надо. Остаёмся?

— Угу…

Лан прищурилась, глядя на зубчатые макушки деревьев сквозь подтаявшие снежинки. Казалось, что над елями опрокинули огромную хрустальную чашу. Бесцветное до этого небо переливалось, играло несуществующими гранями.

— Мне одному мерещится, что я тут лишний? — обиженно спросил Нагдар.

— Да иди ты… — ответили ему слаженно, дуэтом.

— Рад вашему редкостному единодушию, — сопнул носом элв.

Вроде бы, Натери ему что-то рукой показал — мелькнула сбоку тень. Лан же отвечать не стала — лень. Запрокинула голову, елозя шапкой по мягкой подстилке…

Он даже и не прятался. Просто стоял за ёлочкой — близко-близко, протяни руку и дотянешься. Раскидистые нижние ветки зверя только наполовину прикрывали. Волк не двигался. Только ни намёка на спокойствие в этой неподвижности не было. Мощные, в обхвате не меньше руки аэры лапы широко расставлены, твёрдо упёрты в наст. Треугольная морда у самого снега. Нос морщится в беззвучном рыке, приподнимая чёрную губу над огромными — с палец — клыками. В янтарных глазах ни тени страха. Собственно, в них вообще ничего нет. Поблёскивают, как полированные камешки.

— Мама…

До Лан с запозданием дошло, что этот мышиный писк — её собственный голос. Ещё, кажется, мелькнула мысль, что у Греха очень похожий оттенок радужки. А, может, она это потом додумала.

В такие моменты тело в голове не нуждается. Да и не до работы ей. Под черепом жидкая муть, воняющая медью, прижигающая изнутри углями.

Когда вскочила? Как успела подхватить утопленное в снеге копьё? Каким чудом умудрилась отпихнуть себе за спину медленно ворочающегося, будто просыпающийся кит, Греха? И ведь умудрилась же — одной рукой. Присела, опираясь левой ладонью в землю. Дрот в правой — у бедра. Метать его — без оружия можно остаться. Да и так — снизу — удар сильнее…

Над ухом кто-то глухо рыкнул — негромко, но с остервенелой злобой. Она сама?

Волк прыгнул — с места, спружинив на задних лапах, совсем по-кошачьи.

— Сдурела? — рявкнули так, что в ушах пискнуло.

В бок врезался таран, откидывая в сторону, заставляя пропахать целину лицом. Колкий наст оцарапал скулы. Снег забил и нос, и рот. Твёрдое долбануло в плечо, вышибив дух. И тишина — неестественная, звенящая…

Глаза бы протереть, да сообразить, где руки, не получается.

Слух со зрением вернулись разом. Так резко, что Лан головой мотнула, долбанувшись затылком о дерево, под которым лежала. Хорошо, шапка не слетела, иначе и голову прошибить недолго.

Зверь и элв рычали почти одинаково — ярость из обоих хлестала через край. И скалились похоже. Одинец опрокинул Натери на спину, навис сверху, пытаясь встать поустойчивее, царапал лапой наст у самого виска Греха. Волк, приклацывая зубами, как кастаньетами, тянулся к аэру. Желтоватая нитка слюны капнула на перекошенное лицо. Даймонд вцепился в горло волка обеими руками, отжимая от себя — ладони ушли в жёсткий мех по запястье.

— Копьё! — заорал Нагдар.

Кажется, не в первый раз он это орал.

Лан лихорадочно зашарила вокруг себя — вслепую. Отвести глаза сил не было. Казалось: достаточно моргнуть — и всё кончится. Совсем всё. Взгляд цеплялся то за рукоять кинжала, торчащего из-под лапы волка — клинок брата, с большой бирюзой, а зверь на рану никакого внимания не обращал. То за нож Натери, так и оставшийся висеть у элва на поясе — сейчас не достанешь. То за репейник, запутавшийся у основания рыжеватого треугольного уха — наверное, с лета ещё остался.

— Лан! — крикнул Нагдар. — Быстрее, ну!..

Кайран снова тряхнула головой, будто надеясь вытрясти из ушей звон. Зато глаза опустить сумела. Тут же разглядела дрот, который всего в полушаге от неё лежал. Потянулась, перебросила копьё брату, перевернулась на четвереньки.

В воздухе едко, обдирая нос, завоняло палёной шерстью. Волк заверезжал, как щенок — высоко, пронзительно. Теперь уж все четыре лапы вспахивали снег, молотили — беспомощно, бессмысленно. Влажный язык метался в раззявленной пасти, как будто выталкивал визг из глотки. Жёлтые глаза закатились под веки, превратившись в бельма.

А Натери вставал. Медленно, с усилием, будто через невидимую