– А по-моему, это ты сказал что-то такое… – прищурилась я.

– Ничего особенного, – покачал он головой и улыбнулся едва заметно. – Просто, говорю, меня ветер носит, ястреба тоже. Есть в нас что-то общее, как думаешь?

– Наверно, – кивнула я и добавила: – Он и рыжий, почти как ты. Вроде бы раньше был обычным, бурым таким, а теперь зазолотился. От возраста, что ли?

– Может, и так. Я в ловчих птицах не разбираюсь, у Деррика спроси, он-то уж точно должен знать, – посоветовал Рыжий. – Ну, едем. Отстали уже…

Море вновь показалось неожиданно: вот мы ехали узкой лощиной, свернули за утес, похожий на лошадиную голову, и оно открылось во всей красе – огромное, сверкающее, безмятежное…

– Ох ты, до чего же большая вода… – прошептала Медда, вцепившись в гриву своей лошадки и глядя на горизонт. – Конца-края не видать… И это по ней люди плавают в чужие страны?

– Не плавают, а ходят, сухопутная твоя душа, – ухмыльнулся Клешнявый и протянул руку морю, как старому знакомому. – Здравствуй, соленая водица, я уж думал, не свидимся, а все ж вернулся к тебе!

– Ну так ты тринадесятью волнами просоленный, сотней ветров просушенный, как же тебе не вернуться, – серьезно сказал Рыжий и первым спешился, подошел к линии прибоя, коснулся рукой воды. – Да, горька и солона водица, утопить кое-кого в самый раз сгодится!

На рукаве у него осталась морская пена.

– Нам вон к тому мысу, – сказал Клешнявый, приободрившись. – Да ты и сам знаешь, командир…

– Знать-то знаю, а веди лучше ты, это твоя вотчина, – серьезно ответил тот. – Тебе лесные дела не по душе, а мне морские. Не чувствую я воду, вот хоть убейся! Река, озеро – еще туда-сюда, а такая громадина…

– Боишься? – фыркнул Маррис.

– А если и так? – преспокойно сказал Рыжий. – Я человек сухопутный, всю жизнь на своих двоих или конских четырех, грести не обучен… А ты, поди-ка, высоты боишься? Скажешь, неправда?

– Опасаюсь, – сквозь зубы сказал тот.

– Ну вот. Всякий чего-то да страшится, что уж тут судить-рядить? Едем!

«А ведь Рыжий говорил, что служил на каком-то корабле», – припомнила я. Увы, возможности расспросить его пока не представлялось!

Нам пришлось снова подняться в холмы, и Клешнявый долго вел нас узкими долинами. Порой мне казалось, что мы забираем слишком уж в сторону от нужного места, но стоило присмотреться, и я поняла: шли мы по ручьям и мелким речкам, а они хоть и впадали в море, но порой петляли так, что чуть ли узлом не завязывались! Ну а напрямик бы короче не вышло: мешали обрывы и косогоры. Пешком по ним еще можно было пройти, но не с лошадьми… Тут бы паром пригодился, чтобы не делать такой крюк по берегу, но вот не построили переправу на этом мысу, что ж поделаешь!

– Вот и пришли, – сказал наконец Клешнявый, остановив наш отряд на очередном обрыве. – Вы здесь обождите, а я пешочком прогуляюсь до поселка, погляжу, все ли в порядке. Ян, пойдешь со мной?

– Пойдет, – вместо лесовика ответил Рыжий. – И давайте, поживее, не до темноты же нам тут торчать!

– До темноты – оно лучше, – заверил Клешнявый. – Спуститься тут не трудно, а дальше место открытое, так что сам понимаешь…

– Верно… Ну, тогда ждем тебя после заката, – кивнул тот, и наши спутники скрылись среди рыжих сосен.

В самом деле: не только стволы были золотисто-коричневыми, почти красными в лучах заходящего солнца, а и хвоя пожелтела и сильно осыпалась. Она, конечно, и так сыплется по осени и зимой, но не настолько, чтобы ветви сделались совсем голыми – их черные силуэты казались нарисованными на чистом, без единого облачка небе.

Ан нет, поняла я, подойдя к краю обрыва. Далеко над морем облака имелись, стелились кошачьими хвостами… кажется, так их называют моряки. Саннежи говорил, они больше похожи на ковыль в степи, но я там никогда не бывала, своими глазами не видала. Думала, когда-нибудь отправлюсь туда с ним вместе, но судьба распорядилась иначе. Саннежи ушел туда, в бескрайнее небо над морем… Помню, в тот вечер солнце вот так же садилось в редкие облака, заливая их кровавым закатным светом, горько пахло дымом, а холодный ветер нес соленые брызги… Верно, было холодно, я озябла на ветру, но мне казалось – это просто потому, что рядом больше не горит огонь Саннежи. Я думала, что уже никогда не отогреюсь…

– Ты не замерзла, хозяйка? – негромко спросил у меня за спиной Рыжий. Он подошел совсем близко, я ощущала его присутствие. – Это только кажется, что еще тепло, а просквозить может – будьте-нате. Не стой на ветру. Сырой он, морской, вот и…

– Я помню, что такое морской ветер, – улыбнулась я, но невольно обхватила себя руками за плечи.

Рыжий прав: не хватало еще простуду схватить как раз тогда, когда нужно начинать действовать! Хороша будет сопливая шонгорская тэшди – ведь под покрывалом даже нос не утрешь!

Он молча накинул на меня свою куртку и осторожно придержал за плечи, добавив:

– И так близко к краю тоже не подходи. Камни ненадежные, а лететь вниз хоть и не слишком высоко, но неприятно, шею свернуть легче легкого.

Я взглянула себе под ноги и невольно отступила назад, наткнувшись спиной на Рыжего, надежного, как скала.

– Я успел бы поймать, – сказал он.

– А если бы тебя не оказалось поблизости?

Он тяжело вздохнул, но промолчал. Потом сказал негромко:

– Что, на душе неспокойно?

Я молча кивнула.

– Так всегда бывает перед сложным делом, – произнес Рыжий и чуть сильнее сжал руки на моих плечах. – Думаешь да гадаешь, все ли предусмотрел, обо всем ли позаботился? Даже перед обычной дорогой – и то дюжину раз вьюки перетрясешь: не забыл ли чего, не прихватил ли лишнего, обузы какой-нибудь ненужной…

– Это ты так тонко намекаешь на Марриса? – Я чуть повернула голову, но лица его все равно не увидела, он был слишком высок.

– Ну да. Оставим его здесь, с Дерриком. Отсюда он далеко не убежит, присмотрят уж… Не нужен он нам, поверь, одни хлопоты!

– Да я не спорю. Ты командир, тебе решать… – Я хотела пожать плечами, но передумала: вышло бы, что я сбрасываю руки Рыжего, а делать этого мне не хотелось: с ним рядом было тепло и спокойно. И пускай даже это минутная слабость… – Хуже нет в готовые планы вписывать что-то неучтенное, верно? Или кого-то.

– Именно, – согласился он. – Ну не могу я ему места найти, куда ни воткни, торчит, как чирей на лбу! Тихо сидеть он не сумеет, непременно высунется, когда не нужно… Шонгори не знает, а изображать немого слугу вроде Яна не сдюжит, непременно сорвется! Да и признают его на раз-два хоть с бородой, хоть без…

– Довольно оправдываться. – Я накрыла его руку своей. – Уж сколько раз это обсудили! Ничего нового ты не выдумаешь, да я и так согласна, сказала ведь! Или ты хочешь, чтобы я приказала ему дожидаться у моря погоды?