молодец! В добрый час! Я не узнаю тебя. А на случай, если бы тебе захотелось сбежать, вот моток проволоки, который дополнит мою работу… Сначала запястья… Теперь лодыжки… Ну вот и все… Боже! Какой ты милый!

Барон немного пришел в себя и, запинаясь, пробормотал:

– Если ты меня сдашь, Женевьева умрет.

– В самом деле!.. А как?.. Объяснись…

– Она заперта. Никто не знает ее убежища. Меня не будет, и она умрет от голода… как Стейнвег…

Сернин вздрогнул…

– Да, но ты заговоришь, – сказал Сернин.

– Ни за что.

– Нет, заговоришь. Не теперь, уже поздно, но этой ночью.

Он наклонился к нему и тихонько сказал на ухо:

– Послушай, Альтенхайм, и пойми меня хорошенько. Сейчас тебя арестуют. Этим вечером ты будешь спать в тюремной камере при префектуре. Это неизбежно, бесповоротно. Я и сам уже не в силах ничего изменить. Завтра тебя отвезут в тюрьму Санте, а позже – знаешь куда?.. Так вот, я даю тебе еще один шанс на спасение. Этой ночью, слышишь, этой ночью я проберусь к тебе в камеру, и ты скажешь мне, где находится Женевьева. Если не солжешь, через два часа ты будешь на свободе. Иначе… ты просто не дорожишь своей головой.

Тот не отвечал. Поднявшись, Сернин прислушался. Наверху – страшный грохот. Входная дверь поддалась. Шаги стучали по плитам прихожей и по полу гостиной. Господин Вебер и его люди искали их.

– Прощай, барон, подумай до вечера. Камера – хорошая советчица.

Он оттолкнул своего пленника, чтобы освободить люк, и приподнял крышку. Как он и ожидал, внизу на ступеньках лестницы никого уже не было.

Князь спустился, заботливо оставив люк открытым, словно собираясь вернуться.

Ступенек было двадцать, а внизу – начало прохода, по которому господин Ленорман и Гурель пошли в обратном направлении.

Ступив туда, Сернин вскрикнул. Ему почудилось чье-то присутствие.

Он включил свой карманный фонарь. В проходе никого не было.

Тогда он зарядил револьвер и громко сказал:

– Тем хуже для тебя… Я выстрелю.

Никакого ответа. Никакого шума.

«Наверняка это наваждение, – подумалось ему. – Я одержим этим существом. Ладно, если я хочу осуществить все и добраться до двери, надо поторапливаться… Углубление, куда я положил сверток с одеждой, недалеко. Я возьму сверток… и шутка будет сыграна… И какая шутка! Одна из лучших люпеновских…»

Он дошел до двери, которая была открыта, и тут же остановился. Справа находилась выемка, та самая, которую проделал господин Ленорман, спасаясь от прибывавшей воды.

Он наклонился и подсветил отверстие.

– О! – вздрогнув, молвил князь. – Нет, это невозможно… Верно, Дудвиль толкнул сверток дальше.

Но напрасно он искал, вглядываясь в потемки. Пакета там не было, и Сернин не сомневался, что это опять дело рук таинственного существа, которое и забрало его.

«Жаль! Все было так хорошо улажено! Приключение принимало свой естественный оборот, и я уверенно приближался к его завершению… Теперь же мне надо как можно скорее удирать… Дудвиль во флигеле… Мой отход обеспечен… Сейчас не до шуток… надо спешить и устроить все заново, если возможно… А после займемся им… И пусть тот самый бережется моих когтей!»

Однако у князя вырвалось удивленное восклицание; он добрался до другой двери, и эта дверь, последняя перед флигелем, была заперта. Сернин ринулся на нее. Но зачем? Что мог он поделать?

– На этот раз, – прошептал Сернин, – я действительно пропал.

Он сел, вдруг почувствовав смертельную усталость. Он ощущал свою слабость перед лицом таинственного существа. Альтенхайм был не в счет. Но тот, другой, персонаж мрака и безмолвия, другой превосходил его, разрушая все комбинации, истощая его своими потаенными дьявольскими атаками.

Сернин был побежден.

Вебер найдет его здесь, как загнанного зверя на дне своего логова.

II

– Ну нет, нет! – произнес он, внезапно распрямляясь. – Если бы речь шла только обо мне, возможно!.. Но есть Женевьева, Женевьева, которую надо спасти этой ночью… В конце концов, ничто не потеряно… Если другой только что скрылся, значит, существует второй выход поблизости. Спокойно, спокойно, Вебер и его команда еще не поймали меня.

Он начал исследовать проход и с фонарем в руке изучал кирпичи, из которых были сложены стены, когда до него донесся крик, крик жуткий, душераздирающий, заставивший содрогнуться от ужаса.

Это прозвучало где-то в стороне люка. И Сернин вдруг вспомнил, что оставил этот люк открытым, намереваясь подняться на виллу «Глицинии». Он поспешно вернулся, прошел в первую дверь. Фонарь погас, но Сернин почувствовал что-то, вернее, кого-то, кто слегка коснулся его колен, кого-то, кто пробирался вдоль стены. И тотчас у него появилось ощущение, что это существо исчезает, растворяется, но каким образом, он не знал. В это мгновение князь наткнулся на ступеньку.

«Вот он, выход, – подумал он, – второй выход, через который проходит он».

Наверху снова раздался крик, чуть менее громкий, за ним последовали стоны, хрипы…

Сернин бегом поднялся по лестнице и, очутившись в низком помещении, бросился к барону. Альтенхайм агонизировал, горло его было в крови. Путы оказались перерезаны, но проволока, которая связывала его запястья и лодыжки, осталась нетронутой. Не сумев освободить барона, сообщник зарезал его.

Князь с ужасом смотрел на эту картину. Его заливал холодный пот. Он думал о плененной Женевьеве, совсем беспомощной, поскольку один барон знал, где она находится.

Было отчетливо слышно, как полицейские открывают маленькую потайную дверь прихожей. Как они спускаются по черному ходу.

Его отделяла от них лишь одна дверь, та, что вела в низкое помещение, где он находился. Сернин запер ее на задвижку в тот самый момент, когда нападающие схватились за щеколду. Люк рядом с ним оставался открытым… То было возможное спасение, поскольку существовал еще и второй выход.

– Нет, – сказал он себе, – прежде всего Женевьева. После, если у меня будет время, подумаю о себе…

Опустившись на колени, Сернин положил руки на грудь барона. Сердце еще слабо билось. Он наклонился ниже:

– Ты ведь меня слышишь?

Веки едва заметно дрогнули.

В умирающем еле теплилась жизнь. Можно ли что-то извлечь из этого подобия существования?

Дверь, последний заслон, атаковали полицейские. Сернин прошептал:

– Я тебя спасу… у меня верные средства… Одно лишь слово… Женевьева?..

Можно было подумать, что это слово надежды придало сил Альтенхайму. Он попытался что-то сказать.

– Отвечай, – требовал Сернин, – отвечай, и я спасу тебя… Сегодня – это жизнь, завтра – свобода… Отвечай!

Дверь содрогалась под ударами.

Барон издавал невнятные звуки. В смятении склонившись над ним, собрав всю свою энергию, всю свою волю, Сернин в тревоге затаил дыхание. Полицейские, неизбежное задержание, тюрьма, об этом он даже не думал… Но Женевьева…