Открытки от неизвестного поклонника продолжали приходить с прежним постоянством. Лёка к ним привыкла, перестала гадать и отгадывать, кто да откуда. Просто почти равнодушно, рассеянно вынимала их из почтового ящика, читала и прятала в стол. Собралась там уже немалая пачка. Иногда, когда Лёке становилось совсем горько, грустно и одиноко, она доставала эти открытки и все внимательно, неторопливо перечитывала. И думала: человек в нее, кажется, здорово влюблен. Как он разыскал ее адрес?

Лёка всем говорила, что все у нее хорошо. Она разучилась жаловаться и рассчитывать на чужое сострадание и сочувствие, поскольку поняла, что они большей частью наигранные и неестественные.

По-прежнему ей досаждали приставучие любвеобильные родственники. Но от них Лёке радости было, как от острой иглы в левом виске, нередко разрывающемся болью.

— Ну, теперь-то ты можешь уехать? — спросила в одном из последних разговоров мать. — Успех у тебя грандиозный. Будешь петь за рубежом. Найдешь себе хорошего мужа… За границей это просто. Поезжай к отцу! На тебя с твоей известностью и внешностью в Америке будет колоссальный спрос!

— А на меня и тут колоссальный! — заявила Лёка. — Прямо-таки обалденный!

Иногда она задумывалась: а почему действительно так упорно не желает уезжать из России? Другие же бегут толпами! И все вроде бы потом довольны, неплохо устраиваются… А уж ей сейчас там — полная лафа! Хотя язык… Но выучить можно что угодно. Учат ведь зайца играть на барабане… А чем Лёка глупее лопоухого зайца?

Но ее что-то неизменно крепко держало здесь. Задерживало даже теперь, когда Кирилл исчез…

Однажды Лёка не выдержала и набрала его домашний номер. Из трубки тотчас послышалось радостное детское агуканье. А потом донесся истерический крик его новой жены.

— Лида, стоп! — пытался Кирилл остановить ее нервный взрыв и толком поговорить с Лёкой, звонку которой явно обрадовался.

Не удалось. Жена продолжала орать.

— Прекрати, хватит, успокойся! — мучался Кирилл.

Ничего не получалось.

— Ладно, пока! Иди успокаивать свою ревниво-психованную половину. Я позвоню в другой раз. На мобильник. — Лёка повесила трубку.

Но звонить больше не стала.

Неожиданно вместе с открытками таинственного поклонника стали приходить другие, тоже без подписи. Но в них Лёку ругали и поливали страшным образом, называли кабацкой вульгарной певицей, место которой — именно в российских кабаках. И поет она гнусно, омерзительно, и держится на сцене непристойно — одна сплошная похабщина, пошлятина и бесстыдство.

Сначала Лёку больно ударило и оскорбило написанное. И она по обыкновению бросилась звонить Вике.

— Это неизбежность, — заметила подруга. — Тебя будут равно как хвалить, так и поносить. Разве ты не видела разгромных рецензий о себе?

— Видела, — грустно сказала Лёка. — Старалась не брать в голову…

— И это не бери. Снова постарайся! Вчера о тебе очень хорошо писали «МК» и «Антенна».

Вика всегда внимательно отслеживала все новости, касающиеся подруги.

— Знаю, — пробормотала Лёка. — Только эти открытки домой… Они почему-то больнее… И каким образом негодяи узнают мой адрес? Надо менять квартиру. Вообще пора заводить свою…

— Ну, так заводи. Купи подешевле. А вообще, для начала попробуй заглянуть в департамент муниципального жилья. Глядишь, тебе, восходящей звезде и российской эстрадной славе, дадут в порядке исключения. Чего мыкаться на чужой жилплощади? А как к тебе относятся твои хозяева?

— Нормально, — буркнула Лёка. — Без конца требуют контрамарки и автографы… Надоело… Зато цену не повышают.

По совету Виктории она отправилась в департамент прямо на следующий день. Молоденький охранник онемел, увидев перед собой эстрадную диву. А обретя дар речи, тотчас потребовал автограф. Лёка привычно выдала свою подпись, а потом изложила охраннику суть дела. Она не знала, куда идти и к кому обращаться.

Охранник внимательно ее выслушал и тотчас набрал какой-то внутренний номер.

— Константин Петрович! Здесь пришла Тихая… Да-да, та самая, Леокадия… По поводу квартиры. Вообще-то это безобразие! Такой известный человек живет в Москве уже несколько лет и не имеет своего угла! Мыкается по чужим! Вынужден снимать! Да я не лезу в чужие дела, я просто размышляю вслух!.. Выражаю свое мнение. Сейчас пришлю.

И охранник стал старательно объяснять Лёке, куда и к кому ей нужно идти.

С трудом сориентировавшись среди бесчисленного множества безликих типовых дверей — только номера да надписи разные! — Лёка, наконец, отыскала нужную. В коридоре на нее несколько раз наталкивались сотрудники департамента с бумагами в руках, столбенели, вытаращивали глаза и неслись дальше. Их изумление Лёке было бесконечно приятно.

Юная и безвкусно, безмерно накрашенная секретарша человека, к которому ее направил охранник, взглянула на Лёку восхищенно и безмолвно распахнула перед ней дверь в смежную комнату. Там сидел полноватый человек с властным лицом прирожденного начальника. Увидев Лёку, он вскочил, вышел из-за стола, картинно откинула назад длинные, красиво седеющие волосы и поцеловал Лёке руку.

— Рад вас приветствовать в нашем учреждении! — льстиво заворковал он. — Такая приятная неожиданность! Позвольте получить ваше факсимиле… — И протянул Лёке какой-то бланк.

Седеющий мужик явно фальшивил. Лёка всегда отлично чувствовала любую неискренность, лицемерие и притворство. «У тебя чересчур тонкий музыкальный слух!» — смеялась подруга Виктория.

Лёка рассеянно расписалась в самом центре белого листа.

— Я вас очень внимательно слушаю, — вновь запел господин. — Да, я не представился. Меня зовут Константин Петрович.

Лёка уже знала, как его зовут, слышала. И стала довольно бойко излагать свою просьбу, закончив неуверенно:

— Если возможно…

— А почему же невозможно, голубушка? — опять заворковал начальник. — Это все в нашей власти… — Он нехорошо усмехнулся, подчеркивая свое великое значение и делая какие-то пометки в толстом еженедельнике. — Я думаю, ваш вопрос мы решим через неделю. Ну, или через две. А что вы делаете сегодня вечером?

— Репетирую, — автоматически ответила Лёка. — Спасибо вам!

— А после репетиции? Или завтра вечером? — настаивал начальник столичной жилплощади.

Лёка взглянула на него в упор и поймала сальный, плотоядный блеск оторвавшихся от бумаг глазок. Это уже совершенно откровенно… Мужик проснулся… Только что не облизывается…

Лёке стало противно.

— У меня все вечера забиты до отказа, — сухо ответила она и холодно распрощалась.

Через неделю, когда Лёка все же рискнула позвонить в департамент, секретарша начальника торжествующе объявила, что Константину Петровичу ничего для нее сделать не удалось. В общем-то подобный результат было несложно предугадать…