ведь это вроде навязчивой болезни становится.

— А правда, Гайдамакова оставила Тиуновой какое-то завещание?

Сосредоточенно нарезая ломтями хлеб, Полина Владимировна ответила не сразу:

— Болтают в селе, будто Елизавета Казимировна завещала ей недостроенный дом на берегу озера, старую свою избушку на курьих ножках и сколько-то денег.

— За какие заслуги такая честь?

— Старуху прошлой осенью парализовало, руки и ноги отнялись — годков-то ей уж за восемьдесят было. Из родни у нее, как известно, ни души не осталось. Сын, что от брака с Гайдамаковым, погиб в Отечественную, а второго-то Цыгана — ты ведь сам задержал с поличным, когда выкапывали из могилы бриллианты купца Кухтерина. Говорят, так в колонии и умер, бродяга ненормальный?

— Простыл он в ту слякотную ночь на кладбище и такое воспаление легких подхватил, что врачи оказались бессильны.

— Докопался, кладоискатель… Ну так вот, Елизавету Казимировну хотели в районную больницу увезти. Она ж ни под каким предлогом не захотела туда. Мол, все одно от смерти не отбояриться, пусть хоть на Березовском кладбище зароют. А как одной Жить, парализованной? Стала просить женщин, чтобы помогли дотянуть последние денечки. У всех своих забот хватает — кому охота чужую обузу на себя брать? А Тамара согласилась. Да еще так заботливо ухаживала, будто за родной. В благодарность Елизавета Казимировна сделала Тамару своей наследницей.

— Откуда у старухи деньги? Сколько помню, кроме козла Кузи да собаки Ходи, у нее никакого хозяйства не было.

— Елизавета Казимировна в лечебных травах хорошо понимала. Ох, многим людям она помогла излечиться. К слову сказать, и тебя, сынок, она вылечила. На первом году жизни ты так сильно болел, что я в отчаянии была. Если бы не травки да примочки, не знаю, чем бы кончилось. Платили старухе за это, конечно. Цену за леченье она не назначала, сами давали, кто сколько может. А в войну — на картах кому только не гадала! Опять же, каждый старался отблагодарить…

— И угадывала?

— Знаешь, сынок, в большинстве правду говорила. Даже кому похоронки приходили, и тех обнадеживала: мол, ошибка это, не погибли ваши родственники — в плену находятся. Казенный дом карты указывают, — Полина Владимировна тяжело вздохнула. — Ох, труднешенькое было время. Одними утешениями, считай, и спасались.

— Торчков говорит, Гайдамакова колдовством занималась…

— Не слушай ты этого балаболку! Кумбрык наплетет тебе полный короб небылиц. Ему то какие-то зеленые человечки мерещатся, то тарелки над Березовкой летают, то собака по-людски с ним разговаривает. Дворняжку вместо породистой овчарки купил в райцентре и теперь дрессирует ее, как цирковой клоун.

— А я, мам, помню: по селу и раньше ходили слухи о колдовстве.

— Эти сказки от старины тянутся. Вот заговоры, правда, Елизавета Казимировна знала.

— Какие заговоры?

— Ну, вот такой случай… В Ярском, что за Потеряевым озером, умерла молодая мать. Осталась ее маленькая дочка. Вскоре стали замечать, что девочка как-то все уединяется. Тихая такая, все по уголкам прячется и говорит вроде бы сама с собой. Садятся за стол, а она: «Не хочу, я уже с мамой поела». Стали приглядывать за ней — ничего не могут понять. А потом пастух, он пас у кладбища, заметил, что девочка на могилке сидит и разговаривает, как бы с матерью. Пастух не стал ее окликать. А она поговорила-поговорила, поднялась и выходит с кладбища. Когда шла мимо пастуха, раскрыла ладошки и тихонько ему шепчет: «Мне мама игрушки подарила». А в ладошках — щепочки, камешки. Отец девочки после рассказа пастуха забеспокоился. Стал водить дочку по врачам — ничего не помогло, еще хуже стало. Кто-то подсказал: надо, мол, к бабке Гайдамачихе обратиться. Привезли девочку в Березовку. Елизавета Казимировна о чем-то с ней пошепталась и оставила пожить у себя. Что она делала — не знаю. Но через неделю девочка успокоилась, отошла как-то, веселенькой стала. Отец привел в дом мачеху. Наладилась вроде новая жизнь. Сидят это вечером они всей семьей, ужинают. Вдруг калитка стукнула. Вихрь прошел по двору, резко дунуло в открытое окно, что-то пыльное, как темь, пронеслось по избе. Девочка вскрикнула, дернулась, точно ее по лицу ударили. «Мамочка, прости!» — закричала. И щека у нее краснотой загорелась… И все, как рукой сняло. Она, девочка эта, теперь уже взрослая, твоя ровесница. Да ты, сынок, ее знаешь: Марина Зорькина, у нас в колхозе экономистом работает.

Антон нахмурился:

— Не помню что-то…

— Да как же, сынок?.. Она тебя хорошо знает. Вспомни, как дорогой из райцентра на Ярское приезжий шофер морячка убил и в старый культстановский колодец сбросил. Ты первый год тогда в милиции работал. Марина мне говорила, что ты расследовал это убийство…

— Марина?.. Зорькина… Ах, вот кто!.. — словно обрадовался Антон. — Она в Ярском на птицеферме работала заведующей, и моряк тот ехал к ней. Любовь у них была. А каким ветром Зорькину в Березовку занесло?

— Заочно институт кончила по экономической специальности. В Ярском колхозе на этой должности опытный человек работает и на пенсию не собирается. Отец-то наш и сговорил Марину к себе. Теперь не нарадуется. Говорит, очень соображающая в экономике. И внешностью — загляденье. А как она квартиру свою обставила — любо посмотреть. И умница, и с людьми обходительная, и пошутить умеет, и певунья…

Антон засмеялся:

— Хватит, мам, не продолжай! Когда сватать пойдем?..

Полина Владимировна огорченно махнула рукой:

— Все на шутку поворачиваешь. За тридцать ведь уже, чего доброго, так бобылем и останешься…

Антон хотел было снова отшутиться, но у дома, фыркнув мотором, остановился запыленный председательский «газик». Лязгнула дверца. Из машины устало вылез похожий ростом и ссутулившейся фигурой на деда Матвея Игнат Матвеевич. Отпустив шофера, он отряхнул о голенище сапога кепку и направился в дом. Увидев сидящего за столом сына, поздоровался. С улыбкой сказал:

— Ну, мать, попали мы с тобой впросак. По случаю приезда редкого гостя надо бы чарки на стол выставлять, а у нас — «сухой закон»…

— Тем лучше, — тоже улыбнулся Антон.

— Не приловчился к вину?

— Нет.

— У-у, кержак! — шутливо проворчал Игнат Матвеевич и, склонившись к умывальнику, стал намыливать руки.

За ужином заговорили о житье-бытье, об установившейся хорошей погоде, которая нынче, как никогда, способствует добротному сенокосу. Вспомнили младшего из Бирюковых — Сергея, заканчивающего в будущем году механический факультет сельхозинститута и категорически отказавшегося от предложения вернуться с дипломом в Березовку, где председательствует отец. Боится, как бы люди не подумали, что здесь ему будут поблажки.

— Как он вообще-то, Сережка? — спросил Антон.

Игнат Матвеевич, разламывая ломоть хлеба, усмехнулся:

— Как все нынешние бодрячки: заграничные джинсы с заклепками, рубаха расписная с наклейкой, магнитофон