замутившей разум. Нет мне спасения от Злого Духа ни днем, ни ночью. Нет больше сил и нет другого выхода, как уйти из мирской жизни. Прими, Милостивый, в свой стан. Пригрей мою грешную душу. Аминь! Аминь! Аминь!»

Дважды перечитав записку, Бирюков глянул на продолжающего мяукать котенка. Оказавшаяся в понятых заведующая Березовским сельмагом низенькая, как колобок, Бронислава Паутова, которую в Березовке издавна все подростки называли тетей Броней, перехватила взгляд Антона. Дрогнувшим голосом негромко сказала:

— Молочка б котику плеснуть. Кажись, со вчерашнего вечера не кормлен.

— В селе у Тиуновой родственники есть? — спросил прокурор.

— Никого у нее здесь нет, — ответила Паутова. — Три года назад из города Тамарка к нам заехала с мужем. Мужик спился, ушел калымить к шабашникам, какие Гайдамачихе новую двухэтажку строили. Теперь в Серебровке на строительстве колхозной фермы работает.

— Сюда не приезжает?

— А что тут приезжать — Серебровка рядом. Пьяный иногда приходит, чтобы покуражиться перед Тамаркой.

Мяуканье котенка стало походить на осипший писк.

— Унесите его на улицу, — попросил Паутову прокурор. — Пусть кто-нибудь из женщин к себе в дом возьмет, накормит.

— Ой, нет! — испугалась Паутова. — Накормить, конечно, накормят, а в дом — никто не возьмет. Это ж колдовской котик, от Гайдамачихиной кошки.

— Что еще за колдовство? — заинтересовался прокурор.

— Ой, не знаю. Это в Березовке все так говорят.

— Что говорят?

— Да болтают что попало… — Паутова приподняла руку, словно хотела перекреститься, но вовремя спохватилась. — Вы, граждане следователи, шибко не верьте нашенским сплетням. Тамарка хорошая молодуха Непонятно, что она тут натворила или с ней кто-то беду сотворил…

— Какого возраста Тиунова?

— На прошлой неделе двадцать четыре года исполнилось. Шампанскую бутылку у меня, в сельге, покупала, чтобы подружек с фермы ужином угостить.

— Выпить любила?

— Ой, нет! В отличие от свово бывшего Ауженька — чистая трезвенница.

На этом разговор прокурора с Паутовой оборвался. Бирюков прошел из спальни через прибранную кухоньку с чисто вымытым полом в тесные пустые сенцы. Здесь тоже, как и на кухне, пол был вымыт, даже выскоблен до желтизны. Видимо, только вчера Тиунова сделала в избе основательную приборку. Постояв в раздумье, Антон приоткрыл дверь из сенец в кладовку — стены и потолок кладовки были увешаны пучками высушенных трав. Такого разнообразного запаса лечебных растений Антону не приходилось видеть. Пустырник, душица, полынь, мать-и-мачеха, красавка, подорожник, кровохлебка и еще какие-то, не известные Антону, травы источали столь сильный запах, что голова начинала кружиться. Бирюков прикрыл дверь и вышел на свежий воздух, в освещенный солнцем двор, заросший курчавой муравой. Он хотел было подойти к односельчанкам, но из соседнего двора, отделяющего усадьбу Тиуновой от избушки Гайдамаковой, вдруг послышалось:

— Здорово, Игнатьич!

Бирюков повернулся на голос. Облокотившись на покосившуюся изгородь из жердей, стоял морщинистый Торчков и, словно демонстрируя два ряда вставных зубов, безмятежно улыбался.

— Здравствуйте, Иван Васильевич, — Антон подошел к старику. — Как живется?

— Как в старой Польше: у кого деньжат больше, тот и пан.

— И как лично у вас с деньжатами?

— Лучше всех, но никто не завидует. А куда мне, Игнатьич, деньги? Вином я теперь злоупотреблять перестал, табак давно бросил, барышнями не увлекаюсь. Живу по шутейной присказке: кто не курит и не пьет, тот здоровеньким умрет. А если сурьезно, то вдвоем с Матреной две пенсионных сотни получаем. Плюс, как говорят по телеку, личное подсобное хозяйство, гарантирующее нам полное материальное благополучие. Проще говоря, пенсионные сотняги расходятся на мелкие расходы. К примеру сказать, недавно цветной телевизер приобрели, дак мне с ним… и бутылки не надо. Так, холера, красиво показывает — не оторвешься. Щас вот только по второй программе смотрел кино про инженера Карина. Смысл в том, что башковитый изобретатель придумал гибельболоид. Хотел, разбойник, весь мир световым лучом уничтожить, да ни хрена не получилось у него всеобщей гибели — наши разведчики за шкирку взяли. Злободневная история, хоть и давно произошла. Теперешние агрессоры ведь тоже брязгают оружием, до космоса уже добираются. Не поверишь, Игнатьич, настолько завлекся кином, что прозевал, когда милиция к моей соседке подкатила… — Торчков вдруг понизил голос — Неужели крякнула Томка?..

— Исчезла куда-то.

— Во учудила чудачка. Хочешь, Игнатьич, верь, хочешь— проверь: доконала-таки ведьма свою ученицу. Сколько раз по-соседски предупреждал Томку: «Брось якшаться с Гайдамачихой». Куда там! Не послушалась, попрыгунья. А я как в воду глядел. Случаем, не слыхал про ведьмино завещание?

— Нет.

— Ну, Игнатьич, ты ж многое потерял! Слушай меня… Гайдамачиха, почуяв близкую смерть, стала обучать Томку колдовству: травы разные запаривать, любовную присушку варить, ворожбу на картах осваивать и так и далее. Проще говоря, наставницей Томкиной стала. А разве может ведьма наставить на правильный путь? У нее своя, колдовская, политика. Знающий мужик мне толковал, значит, чтоб ведьмам очиститься перед смертью от грехов, надо любой ценой передать колдовские знания остающемуся в живых ученику. Не поверишь, подбирая к Томке ключи, ведьма завещала ей деньгами много тысяч да еще недостроенный домище, что возвели наемные шабашники на месте прежнего трактира. По секрету тебе скажу, дом этот охраняется пришельцами.

— Какими?

Торчков многозначительно подмигнул:

— Есть тут у нас, залетные инопланетяне…

— Откуда у Гайдамаковой большие деньги? — заинтересовался Антон.

— От колдовства, понятно. Она ж, как фокусник, действовала. Для примера, на моих глазах был такой случай. Покупает ведьма в сельмаге у Брониславв Паутовой печатку хозяйственного мыла. Подает десятку, вроде бы более мелкими деньгами не располагает. Бронька со мной ала-ла языком чешет и как ни в чем не бывало выкладывает ведьме сдачу с двадцатипятирублевой бумажки. Чуешь, чем пахнет?..

— Обсчиталась Паутова — и только.

— Держи карман шире — Бронька тебе обсчитается! Помню, когда… — Торчков заскорузлым пальцем щелкнул себя по горлу, — злоупотреблял этим делом, был аналогичный случай. Пятнадцати копеек у меня на «Яблочную» не хватало. И перехватить не у кого — хоть плачь. Все Матренины закутки в доме обшарил — кроме дореформенной пятнашки, ни копейки не нашел. Решил этот пятнашник вместо действующей монеты Броньке всучить. Смело так на прилавок рублевку с мелочью звякнул, говорю: «Без сдачи!» И что? Думаешь, прошел номер?.. Дудки! Бронислава мой фокус мигом разгадала и давай срамить на весь магазин! Со стыда чуть не сгорел…

Бирюков улыбнулся:

— Это, Иван Васильевич, житейские «фокусы», а не колдовские.

— Зря, Игнатьич, меня опровергаешь, — Торчков обидчиво моргнул. — Могу более сурьезное рассказать. Было это в первый год, когда я с Отечественной в Березовку вернулся. Понятно, и другие фронтовики к своим домам заявились. В том числе — папаша твой, Игнат Матвеевич. Дело, сам понимаешь, выдающееся. Решили отметить возвращение. Собрались в вашем доме. Поужинали