— Гиви? Эристави?

— Вано... — джигит захлопал глазами, — Эристави. Гиви мой отэц.

— Сыно-о-ок!!! — Из глаз шах-ин-шаха Ирана брызнули слезы. Он поднялся с подушек, просеменил к джигиту и зарыдал на его груди. — Картли... царица Тамар... ты ее давно видел?

— Савсэм нэ видэл, — честно признался оторопевший колдун, — мой отэц видэл. Каждый ночь. Пастэлничай был... да...

— Как он меня гоня-а-ал!!! — восторженно заорал Горбас аль-Баиндур. — Представляешь, и под тахтой прятался, и в окошко прыгал! Сынок!!!

Вано неловко погладил шаха по спине.

— Слюшай, отэц, ты нэ прав. Грузинский жэнщин — вэрный жэнщин! Гиви мой отэц, да?

— Твой, твой... — успокаивающе замахал руками шах и внезапно рявкнул: — Вина!!! Всего самого лучшего для моих дорогих гостей!

В покои шаха немедленно ввалилась толпа слуг. Они оперативно раскатали перед гостями пестрый пушистый ковер, заставили его яствами, навалили вокруг кучу шелковых подушек и испарились.

— Садись, дорогой... ну и вы тоже. — Шах небрежно махнул рукой сватам. — Сейчас мы с тобой «Сулико» споем, молодость вспомним. Вах, какой у тебя горячий отец! Как его драгоценное здоровье?

Слегка обалдевшие сваты послушно плюхнулись на шелковые подушки. Только Ара упорно продолжал сидеть на голом полу, отсчитывая отведенные кунаку минуты.

— Ра-а-аз... дыва... Тыры...

— Не части, — попросил его Алеша.

— Тыры с чэтвэртью...

— А ты знаешь, что, если б не твой отец, вся Грузия сейчас прославляла бы пророка Магомеда? — жадно спросил Горбас аль-Баиндур.

— Нэт, — честно признался Вано.

— Так знай: твой отец — великий человек! Пока с кинжалом за мной бегал, я еще как-то уворачивался, а вот как моя несравненная царица Тамар ему шашку подарила, я понял: пора домой.

— Вах! Ты вэлыкий воин. От мой отэц трудно убэжать.

— Да-а-а... — ностальгически вздохнул шах, — я и не убежал. Он меня через девять месяцев догнал.

— Ай маладэц! — обрадовался Вано. — Вэсь в мэня!

— Что б я без него делал! — Шах схватился за голову. — Дочку мне принес. Ну такая красавица! Писаная! Вот метрика. Хочешь посмотреть?

Не дожидаясь согласия джигита, шах вынул из складок халата потрепанный пергамент и продемонстрировал его Вано. Судя по состоянию документа, владыка любовался на него не раз.

— Я так полагаю, — шепнул Алеша брату, — папаша нашего джигита в дороге пеленки не менял.

— Тсс... — прошипел Елисей, — на ус мотай, вдруг среди соплей что дельное скажут.

— Тыры с палавыной, — грозно напомнил Ара.

— Замотайте ему клюв, — попросил Алеша свою свиту.

Демьян, Косьян, Дема и Сема потянулись к попугаю.

— Почты с палавыной, — уточнил пернатый джигит .

— Хочешь на нее посмотреть? — трепетно спросил шах, с надеждой глядя на Вано.

— Очень, — проникновенно пропел за джигита Алеша, ласково поглаживая через бурку плечо друга.

Алеша в принципе был не против сентиментальных соплей. Как-то в детстве даже хихикнул вместе с всхлипнувшей Ягой над страданиями бедной рабыни Изауры, рыдающей на клавишах рояля (этот противный Леонсио опять не понял ее мощное аллегро, ясно дающее противному понять: Я НЕ ТВОЯ!!!).

— Горим от нетерпения! — с самым серьезным видом заявил юный аферист. — А если она выйдет к нам еще и с невестой, наш жених... — Алеша посмотрел на попугая.

— Чэты-ы-ырэ...

— Слава Аллаху! На восемь частей делить не будет. Не заставляйте его учить дроби, — посоветовал Алеша, — у него кинжал, а это очень опасно. Ждем не дождемся вашей прекрасной дочки вместе с ее любимой птичкой, пока жених окончательно не дозрел.

Из глаз шах-ин-шаха Ирана опять закапали слезы.

— Портреты моей любимой дочки! — Он хлопнул в ладоши.

Вновь распахнулись двери, и в покои шаха начали вкатывать полотна, заправленные в массивные позолоченные рамы. Снизу к рамам были приделаны на манер роликов колесики, которые яростно громыхали по мраморным плитам.

— Она всегда со мной, — шах вновь всхлипнул, — стоит мне щелкнуть пальцами — и лик ее передо мной!

Шах всхлипнул так громко, что это восприняли как щелчок. С первой картины слетела ширма.

— Здесь она совсем маленькая, — шах шмыгнул носом, — ну такая лапочка, я ей, помнится: «У-гу-гу!!!», — Горбас аль-Баиндур изобразил козу, — а она ручками-ножками чалму с меня хвать! И давай забавляться!

Первое, изображавшее младенца, раздирающего папашину чалму, отъехало в сторону.

— Тут ей уже семь, — продолжил рассказ шах, демонстрируя следующее полотно.

Елисей при виде него начал ерзать на подушках. Алеша толкнул его в бок.

— Ты чего?

— Не знаю, — отмахнулся царевич, — кольнуло что-то.

Алексей посмотрел на подушки под седалищем брата.

— От жлобы! На пух разориться не могли. Перьевые подсунули.

Он смотрел не туда, ибо кольнуло его побратима не там. Сердце наследника престола государства Московского бешено колотилось в груди.

— Изгнание колдуна, не угодившего моей доченьке подарком на день рождения. Он даже заклинание произнести не успел, — пояснял тем временем шах происходящее на полотне.

Алеша поднял глаза, и сердце его тоже начало ускорять ритм. На картине юная леди, которой чадра еще не была положена по возрасту, решительно вонзала острие китайского зонтика пухленькому, плотненькому человечку в то самое место, до которого могла в силу своей юности достать. И этого человечка он узнал сразу.

— Вот болван, — прошептал Алеша царевичу, — а еще бог называется. Так наследить! Интересно, что ему было надо?

Елисей не отвечал, вперившись в картину. Алеша проследил направление его взгляда и понял, что он смотрит не на Кощея, а на малолетнюю садистку, протыкающую мягкое место славянского бога его же подарком.

— А здесь ей семнадцать... — Горбас аль-Баиндур зарыдал, — семнадцать — и уже в гробу!

— Алена!!! — взметнулся вверх Елисей.

— Лейла, — поправил его шах, шумно сморкаясь в халат, — доченька моя.

— Это не Лейла, — прошептал царевич, подходя к картине, — это Алена, возлюбленная моя, которую Кощей у меня украл.

Юноша пробежал трепетными пальцами по полотну, на котором его возлюбленная лежала в хрустальном гробу.

— Пья-я-ять... — напомнил о себе пернатый джигит, пытаясь приподняться.

— Ребята, не дайте ему досчитать до десяти, — попросил оборотней-охранников Алеша, — мне тут кое-что уточнить надо.