— Нет, нет! — Я тормошу ее за плечи. — Спать больше нельзя. Нужно покушать.

Достаю телефон из-под подушки и набираю ребят, чтобы погрели и принесли еду.

— Иван… — Оля садится на кровати и обхватывает колени. — Мне приснился очень страшный сон… — содрогаясь, ведёт плечами.

— К сожалению, это не сон… — перебиваю ее мысль.

Моя девочка падает лицом в колени и тихонько начинает раскачиваться из стороны в сторону.

— Оленька… — я глажу ее волосы. — Нам придётся с тобой уехать. Сначала ты, а потом я.

— Я никуда без тебя не поеду, — поднимает глаза полные шока и паники.

Беру ее лицо в ладони и осторожно прижимаюсь поцелуем к губам.

— Так нужно, родная. Если ты хочешь, чтобы я жил, тебе придётся меня послушаться. И я обещаю, что все будет хорошо. Ты мне веришь?

— Кому мне ещё верить, — горько ухмыляется, — если не тебе.

— Я очень тебя люблю… — говорю, внутренне сгорая от каждого слова, и смотрю в ее стеклянные глаза.

— И я… — падает лбом в мое плечо. Замирает. — Но мне очень страшно…. - судорожно всхлипывает, а мне хочется устроить конец света для всех, кто виноват в том, что ей плохо. Хорошо, что Виктор временно взял на себя принятие решений, иначе — я бы там на даче не остановился.

— Ничего не бойся. Просто делай то, что я говорю… пожалуйста.

— Ты тоже считаешь, что это я во всем виновата? — Истерично дыша, прикрывает глаза. — Потому что я вас не послушала…

— Нет, Оля. Виноваты те, кто не захотел жить по человеческой справедливости. И решил вспомнить, как решает дела сила.

— Спасибо… — выдыхает.

Я тихо начинаю агонизировать, представляя моральный ужас маленькой девочки.

Нужно будет найти ей психотерапевта, если сама не справится… Черт! В этот момент мне становится страшно, что Оля не справился и попросит оставить ее. А такой вариант возможен. И я должен буду его принять.

Да… И жить потом, как Виктор, научившись радоваться тому, что любимая женщина выходит замуж, но не за тебя. Беременна… и не от тебя. Что ее дочь, научилась ходить, говорить…

Я стискиваю Олю в объятиях, так крепко, что она начинает протестующе вырываться.

— Ты решил меня задушить? — Делает глубокий вдох.

— Нет… — с сожалением отпускаю. — Пойдём… Я помогу помыться. Сейчас принесут еду.

После душа Оля выглядит почти живой. По крайней мере, ест с удовольствием, а на щеках появляется румянец.

Неожиданно, будто вспомнив о чем-то, замирает.

— У Веры аллергия на пенициллин была, — растеряно ведёт пальцем по сыру с голубой плесенью. — Она пиццу четыре сыра любила, а этот всегда мне отдавала.

— Вы долго дружили? — Не потому что мне интересно, а, потому что Оле хочется говорить.

— Наши мамы в школе вместе работали. Моя потом в издательство ушла, а ее — высшего образования не имела, поэтому со временем в интернат перевелась. Там платили больше… Ваня… Я… — поднимает на меня блестящие глаза, как у побитой собаки.

— Нельзя туда, Оля, — качаю головой, понимая ее с полуслова. — Там все в порядке. Мы оплатили.

— И… что будет дальше?

— Завтра уже будут готовы твои новые документы. Ты улетишь в Аланию. Там живет Татьяна с семьей. Она тебя встретит.

— Кто это? — Смотрит на меня настороженно и с налетом ревности.

— Ох… — откидываюсь на спинку стула и провожу рукой по волосам, прикидывая, как начать. — Ты, наверно, уже поняла, что Виктор был фотографом до того, как сел в тюрьму. Татьяна была его невестой и любимой моделью. Один человек решил, что имеет право ее у него забрать. Похитил с одной из выставок и изнасиловал. Виктор его убил. В тюрьме такие статьи уважают, но на всякий случай, его взял под опеку отец. Сначала Таня ждала Виктора, а потом попросилась уехать в Турцию аниматором на лето. Он понял, что она больше не вернётся. Ей было очень тяжело. Когда Виктор вышел, они встречались, но в итоге Таня выбрала спокойную жизнь. Вышла замуж за врача, родила дочь… Виктор у неё крёстный…

— Как это крестный? — Оля слушает меня, прижав пальцы к губам.

— Танин муж русский.

— Господи… — прикрывает глаза.

— У тебя будет время прийти в себя и подумать. — Я резко встаю из-за стола и подхожу к окну, чувствуя, что не справляюсь с эмоциями. Хочется разрушать и крушить все, что не утрамбовывается в ту реальность, где Оля принадлежит мне.

— Спасибо… — шепчет она за моей спиной.

А я сжимаю кулаки и мысленно разбиваю ими окно, понимая, что я нихрена не такой великодушный, как Виктор.

Оля

Дождь барабанит по стеклу какой-то очень тоскливый мотив, точно попадая в мое настроение.

Пока справляться со своими эмоциями у меня не выходит. А ещё морально очень сильно давят собранные чемоданы. Мне можно взять с собой только вещи…

Я держу на руках фотоальбом, который привезли из моей старой квартиры, и переворачиваю страницы, каждый раз замирая перед следующей. Для них Иван обещал арендовать банковскую ячейку. На случай если…

«Нет!» — Я почти мысленно кричу, — «Не будет этого случая. Иван обещал мне, что приедет сразу, как решит дела.»

Я снова опускаю глаза к страницам альбома.

Фотографии, фотографии… Вот одна папина. Много меня маленькой. Совсем голенькой и беззубой. А вот на горшке, куда ж без неё. Утренник в садике… Я его помню. Мама тогда не смогла прийти, а мне кто-то наступил на край платья и оторвал мишуру. Я не вышла танцевать танец снежинок. Ну действительно! Какая может быть снежинка без мишуры?

Глажу пальцем детские хвостики и переворачиваю блок.

На этой странице уже мой первый класс и мамин юбилей на работе. Новый год… этих фото много и меняется на них только мой рост и подпись на обороте.

Вера. Это девятый класс. Слёзы капают на страницы. Здесь мы с ней дежурим в школьной столовой.

— Оля… — в комнату заходит Иван. — Ты так и не поужинала.

— Не хочется… — я качаю головой. — Хочешь, я тебе себя маленькую покажу?

— Покажи… — он садится рядом со мной на кровать и слушает.

А я говорю. Иногда начинаю плакать, но говорить продолжаю.

— Я мечтала актрисой быть, потому что у них всегда платья красивые были, а у меня нет… Поэтому, я себе накидку из шторы делала. Мама ругалась…

— Ты сможешь купить себе все, что захочешь, — Иван мягко забирает из моих рук альбом. — Давай спать, детка.

Он снимает одежду и ложится в кровать, притягивая меня к себе спиной. Горячий, большой. Его рука слишком для меня тяжелая и давит на живот, но мне хорошо именно так.