— Михаил? — переспросила я.

— Da. — Лёгкая улыбка заиграла у него на лице. — Misha.

— Приятно познакомиться, Миша. — Я встретилась глазами с его, карими и неожиданно проницательными для столь юного возраста, обрамлёнными длинными тёмными ресницами. Он совсем не был похож на типичного русского Ивана, каким их любило рисовать на своих плакатах наше министерство пропаганды, с круглым глупым лицом и светлыми волосами. Этот был скорее похож на наших динаров из южных регионов; слишком уж остро очерченные скулы для славянского типа, слишком тёмные волосы, нос слишком длинный и прямой, да и подбородок уж совсем не круглый, а как из камня высеченный. Странный какой-то из него был русский; а там кто их знал? В конце концов он был первым из них, кого я живьём видела.

— Доктор? — снова повторила я с вопросительной интонацией и указала на Генриха.

— Da, da, seichas, — он несколько раз кивнул и снова прокричал что-то своим товарищам внизу, на этот раз более требовательно.

Я ещё раз потрогала лоб мужа, прислушиваясь к его тяжёлому дыханию.

— Rebenochek? — Миша указал на мой живот, улыбаясь и явно желая отвлечь меня от моих невесёлых мыслей. Я не поняла, что именно он сказал, но всё же заставила себя улыбнуться в ответ и обняла свой живот одной рукой, по-прежнему сжимая ладонь Генриха в другой. — Horosho.

Наконец я услышала приближающиеся шаги и разговор на русском. Миша казался весьма вежливым и даже предупредительным, но чёрт их знал, какими были остальные и, честно говоря, я снова начала заметно нервничать при виде его товарищей, перелезающих через баррикаду.

Миша поднялся с пола и салютовал одному из новоприбывших — своему командиру, как я догадалась. Тот оглядел меня сверху вниз с неприкрытым презрением и бросил ещё более ненавистный взгляд на Генриха. Я инстинктивно двинулась ближе к мужу, готовая укрыть его своим телом, если придётся. Миша тем временем начал что-то спешно объяснять своему командиру, оживлённо жестикулируя и указывая попеременно то на меня, то на Генриха. Из их разгорячённого диалога я уловила только слова «генерал», «фашист» и «СС». Похоже, они взвешивали все за и против того, чтобы решить, стоили ли мы оба их времени.

Наконец один из всей троицы, до сих пор не проронивший ни слова, склонился над Генрихом и приподнял китель с его груди. Он проверил его пульс, зрачки, а затем повернулся к их главному и проговорил что-то, безразлично пожимая плечами. Комиссар ступил ближе к моему умирающему мужу, взял его китель двумя пальцами, неспешно изучил всю регалию и ордена с явным отвращением на лице, и наконец махнул головой в сторону выхода с видом величайшего одолжения, не забыв при этом закатить глаза. Я поймала ободряющую улыбку Миши за спиной комиссара и только тогда позволила себе вздохнуть с облегчением. Моему мужу решили дать возможность выжить.

Я с таким аппетитом набросилась на консервы, что дал мне Миша, будто не ела несколько дней, что, впрочем, было весьма недалеко от правды. После того, как они отнесли Генриха вниз в свой импровизированный госпиталь, чтобы прооперировать его рану, Миша вместе с двумя другими солдатами разобрали баррикаду, чтобы я смогла спуститься по лестнице.

Но прежде чем позволить мне сделать это, один из них вытянул перед собой руку, останавливая меня и указывая на мои серьги, очевидно давая мне понять, что он хотел забрать их себе. Я молча сняла их и положила в его грязную, протянутую ладонь. Он также потребовал моё кольцо, что Генрих подарил мне на помолвку, оставив мне только моё обручальное. Оно ему было неинтересно из-за выгравированных на нём рун СС, да и к тому же сделано было из обычного серебра. Другой забрал себе мои часы и даже потрудился проверить, не было ли на мне каких-нибудь цепочек или кулонов. Обнаружив, что шея моя была лишена всяких драгоценностей, он злобно буркнул какое-то ругательство в мой адрес, как я поняла по его интонации.

Миша всё это время только неловко переступал с ноги на ногу и даже попытался возразить что-то своим товарищам, но те только прорычали на него что-то, что заставило его виновато опустить глаза и отчаянно затрясти головой. Я догадалась, что они должно быть обвинили его в сочувствии «какой-то нацистской девке» или что-то в этом роде, потому как после этого он и слова боялся проронить. Они были значительно старше его, да и выше рангом, как я поняла, судя по тому, как он отвечал им. Я и сама вела себя как можно тише, чтобы ненароком не впутать себя, и единственного хорошего русского, которого мне пока удалось встретить, в неприятности.

Закончив свой обед в рекордно короткий срок, что явно позабавило моего нового друга, я размышляла, как же мне всё-таки повезло, что самое плохое, что со мной до сих пор случилось, было всего лишь то, что я лишилась пары побрякушек. Никто меня не побил, не расстрелял, а что самое главное, не решился распустить на меня свои лапы (даже если у той парочки, забравшей мои драгоценности, и возникли на секунду такие мысли, то один только взгляд на мой огромнейший живот явно отбил у них всю охоту).

Генрих лежал рядом со мной после того, как краснолицый комиссар приказал Мише отвести меня в его «ставку» в одной из местных квартир, куда несколькими часами позже двое солдат принесли моего мужа, который хоть ещё и был без сознания, но кому хотя бы оказали необходимую помощь. Миша сказал что-то ободряющее на русском, кивнув в сторону Генриха, а затем, после секундного раздумья, протянул мне свою фляжку.

— Водка? — Я инстинктивно сморщила нос, хотя и не почувствовала запаха алкоголя.

— Net, — Миша, казалось, удивился моему предположению касательно содержимого фляжки. — Nein… Voda. Wasser.

Я смущённо улыбнулась и с благодарностью сделала несколько глотков.

— Nein vodka. Vodka nicht gut. — Он даже состроил лицо в виде подобающей иллюстрации к его ломанному немецкому, выражая таким образом своё отношение к алкоголю. Я невольно рассмеялась; услышав такое, я ещё больше начала сомневаться, а был ли он настоящим русским, ну, или хотя бы в полном смысле этого слова.

— А ты, случайно, не еврей? — озвучила я свою догадку, возвращая ему его фляжку. — Jude?

— Nein. — Он покачал головой, но не очень уверенно, а затем ещё и бросил взгляд на дверь.

— А я — да. — Я указала на себя, решая не развивать дальше тему. Я всё же не знала, каково было отношение к нашему брату в его стране, да и судя по его реакции, даже если он и был еврейской крови, он бы мне не сказал.

— Da? — Он заметно удивился моему неожиданному признанию и кивнул на мой китель с рунами СС, как бы спрашивая: «А это что тогда такое?»

Я неловко пожала плечами в ответ. Долгая история, да и языками мы оба не владеем, чтобы мне её сейчас рассказывать. Миша указал глазами на спящего подле меня Генриха, задавая немой вопрос.

— Нет, он уж точно не еврей. Немец. — Я улыбнулась и погладила прохладную руку мужа. Цвет медленно возвращался на его лицо, хоть и дыхание его всё ещё было неровным и тяжёлым. Я продолжала проверять его лоб каждые десять минут с тех пор, как солдаты принесли его и уложили на пол в углу, хоть в комнате, где Мише приказали нас сторожить, и стояли две вполне сносные кровати. Я всё поняла, мы были их пленниками и выжить нам дали исключительно благодаря высокому рангу Генриха, а потому нормальных условий нам, как ненавистным «нацистским преступникам», можно было не ждать. Я сняла свой китель и укрыла им мужа.