— Уходить вам всем надобно, Ждан Годинович, — вновь подал голос Евпатий. Воевода угрюмо глянул на него.

— Куда? Это у вас, в Рязани, кругом леса непролазные — отошёл от дороги торной на десяток шагов, зарылся под выворотень и спи себе, как медведь в берлоге, до скончания века никто не найдёт. А у нас тут леса изреженные, и степь недалеко.

Ждан припал к чаше, глотая пиво. Со стуком поставил посудину на стол.

— Здесь, по крайней мере, свои стены помогут…

— Нет, воевода, не помогут — покачал головой Евпатий — Не тот случай.

— А ты их видал, стены наши? — Ждан несогласно тряхнул головой — Знаю, вы там у себя в Рязани мните, будто частокол повыше поставить главное дело…

— Не в частоколе дело, Ждан Годинович, — Евпатий тоже отхлебнул пива. — Частокол, конечно, дело нужное, да не главное. Главное, кто на стенах твоих стоит. Много ли народу в войске твоём, воевода? Не хочешь, не отвечай, я не лазутник хана Батыги. Просто сам подумай.

Воевода крякнул, поднялся из-за стола.

— Верно, не лазутник. Пойдём-ка, Евпатий, покажу я тебе. Может, свежим глазом углядишь брешь какую в обороне нашей. Лучше ты сейчас, чем враги потом, ей-богу…

— Ну, видал?

Буран, настигший рязанское посольство в пути, стих так же внезапно, как и начался. Воеводы рязанский и козельский стояли рядом на башне, одной из восьми, тесным кольцом обступавших город Козельск. Евпатий намётанным глазом рассматривал городские укрепления, уже поглощаемые подступавшими ранними сумерками. Да, воевода Ждан мог гордиться такими стенами. Стены Рязани действительно представляли собой частокол, составленный в два слоя из самых толстых деревьев, какие только можно было найти в окрестных лесах — брёвна в два охвата, а то и потолще, подавляли своей непомерной толщиной и высотой. Стены же Козельска представляли собой ряд срубов, протянутых вокруг всего города. Внутри эти срубы были наполнены камнями и глиной. Сейчас, когда насыпка промёрзла, эти стены не пробить никакими камнемётами, подумал Евпатий, даже если разлохматить в щепу наружные брёвна срубов. И башни тут такие же, до половины засыпанные изнутри камнями с глиной вперемешку…

— Крепкие стены, воевода. Вот рва нету…

— Зачем ров? — Ждан ухмыльнулся — Внимательней вниз-то погляди.

Евпатий пригляделся и крякнул. Действительно, здорово придумано — крутые склоны холма, на котором стоял город, блестели сплошной коркой льда.

— Это сколько же воды вы лили…

— И сейчас льём, — засмеялся Ждан. — Чего-чего, а воды у нас вдоволь, не камень ломать да стены строить. Это наш князь Василий придумал штуку — каждый день ребятишки воду льют. И не сбить лёд сей ничем, потому как наморожен поверх травы пожухлой. Трава, вишь, в лёд вмерзает, и держит так, что ой-ой!

— Так, стало быть, ребятишки?..

— Так ведь и князю нашему восемь годков только стукнуло. Мал отрок, а голова ничего. Так мыслим, добрый князь у нас будет, через несколько лет.

Воевода вновь засмеялся.

— А ещё князюшка наш издал указ, дабы родители не препятствовали чадам своим, кои участвуют в сём деле, кататься на льду этом хоть с утра до ночи. Мудрый указ, а?

Мужчины расхохотались.

— Так что проход в наш град один, через ворота. Ну, ты видел — телега едва проедет, да на подъёме крутом. Так что стенобитных орудий мы не шибко-то опасаемся.

— А летом как? — спросил Евпатий — Лёд стает…

Воевода Ждан обернулся к нему всем телом.

— Неужто мыслишь, до лета будут ещё на Руси поганые?

— … С дуба рухнул, что ли?

Князь Георгий Владимирский смотрел на рязанского гонца с весьма сложным чувством, в котором смешались гнев, растерянность и где-то в самой-самой глубине — затаённый страх. Ближние бояре, приглашённые на совет, молчали.

— Как ты себе это представляешь? Вот вышел я во двор, свистнул, и враз слетелись ко мне все рати? У меня люди все в зажитье, за данью разосланы, или разбойников на путях торговых изводят. Во Владимире токмо малая дружина моя. У нас тут не Рязань, чтобы войско великое целыми днями во дворе княжьем околачивалось, у нас все при деле.

— Нельзя медлить, княже! — посол, молодой рязанский боярин Феофан, не опустил голову, выдерживая взгляд великого князя. — Никак нельзя! Вот сколько есть войска, столько и послать! К тому же в Чернигов послан наш воевода Евпатий…

— Коловрат?

— Он, княже. Так что подмогу пришлёт нам князь Михаил…

— Да ой ли? — скептически усмехнулся князь Георгий.

— Пришлёт! — загорячился боярин. — Обещал ведь!

— Да ты на меня руками-то не маши, охолонь маленько, — вновь усмехнулся князь Георгий. — Сколько войска у хана Батыги, говоришь?

— Тот поганый, что к нам попал, поначалу баял, будто полмиллиона. А когда правильно спросили его, правильную цифирь назвал — всего триста тысяч, это вместе со всяким сбродом небоеспособным.

Среди бояр произошло общее движение.

— Утешил… Ты считаешь, этого мало? — спросил князь. — А сколько народу выставит на стены рязанские князь Юрий?

Боярин Феодор помолчал, опустив глаза. Как сказать…

— Князь Юрий Ингваревич не хочет за стены Рязани прятаться. Не может он допустить разорения земли нашей. Хочет он в поле Батыгу встретить.

В горнице стало тихо.

— Князь Юрий вроде слабоумием не страдал, — подал голос князь Георгий.

Рязанец поднял глаза.

— Напрасно хулишь князя моего, Георгий Всеволодович. Сила немалая сейчас у нас. Всех собрал он под свои знамёна. Все пришли, тебя одного ждём.

— Ну спасибо, — откинулся на лавке князь Георгий.

Боярин Феофан помолчал. Придётся выкладывать последний козырь.

— Князь Юрий Ингваревич ещё передать велел — он согласен встать под твою руку. Токмо не медли.

Георгий Всеволодович тяжко вздохнул.

— Пустой то разговор, боярин.

— Да почему?

— Да потому! Покуда ты назад доскачешь, кончится всё. Даже ежели решился бы я послать дружину свою, опоздала бы подмога. А уж про черниговцев и речи нет.

* * *

Кони всхрапывали в предрассветной тишине, и храп этот, казалось, разносился за версту, ломая сонную неподвижность зимней чащобы. Но так только казалось — по прежнему опыту князь Юрий Ингваревич знал, что зимний лес гасит звуки не хуже меховой перины.

Князь взглянул налево — там стоял брат. Олег Красный держал шлем на сгибе локтя, не торопясь надеть на голову тяжёлое кованое железо. Толстый меховой подшлемник князь Олег снимать не стал, как и сам князь Юрий — утренний мороз явственно пощипывал, кусал за нос и щёки. Олег поймал взгляд брата, нервно улыбнулся. Князь Юрий ободряюще улыбнулся ему в ответ.