Сыбудай взмахнул рукой, и два резервных тумена устремились в битву, взметая уже порядком утоптанный снег. Урусы всё ещё пытались рассечь и смять монгольские порядки. Сыбудай опять усмехнулся. «Тяжёлый неуклюжий меч только щекочет воздух» — вспомнил он китайскую поговорку. Похоже, Калка ничему не научила урусов. А впрочем, кости тех, кто мог бы извлечь урок, лежат там, а эти урусские князья Калки не видали. Ладно, Сыбудай преподаст им ещё один урок.

К старому монголу подъехал Джебе.

— Пора, Сыбудай. Почему ты не пускаешь моих воинов в битву?

— Кто командует битвой, Джебе? — Сыбудай остро глянул на него, и прославленный монгольский полководец пригасил взгляд своих глаз. — Потерпи. Урусы должны выдохнуться и потерять строй.

— Пока они выдохнутся, они порубят многие тысячи монгольских воинов!

— Что я слышу? — ухмыльнулся Сыбудай — Прославленный и бесстрашный Джебе озабочен потерями! Если бы битву вёл ты, мой Джебе, всё это пространство покрылось бы трупами в три слоя. Я не прав?

Джебе засопел, подбирая достойные слова для ответа.

— Нет, Джебе, не место и не время для спора, — не дал ему ответить Сыбудай. — Езжай к своим и жди сигнала. Уверяю тебя, уже недолго.

Нойон молча хлестнул плетью коня, с места взяв в галоп. Сыбудай проводил его взглядом, вздохнул. Слов нет, Джебе великий воитель, его удары всегда стремительны и неотразимы. И города брать он научился быстро и уверенно, это да. Но вот обороняться не умеет совершенно. Сразу идёт сила на силу, вступая во встречный бой. Да, конечно, имея такую силу, можно позволить себе и встречный бой. Однако это очень опасная привычка, всегда полагаться на силу. Сыбудай стар и мудр, и знает — однажды сил может просто не хватить… Впрочем, Джебе неоткуда было научиться подвижной обороне. Джебе появился в войске у Чингис-хана уже тогда, когда непобедимые монгольские воины сокрушали китайскую империю, беря город за городом и громя многочисленные, но разрозненные армии императора по частям. А Сыбудай спал под одной попоной с Чингис-ханом, когда он был ещё Тэмучжином, когда у них было только четыреста нукеров, и кругом были враги, не осознавшие ещё величия грядущего Повелителя Вселенной…

Сыбудай вздохнул, прерывая нить воспоминаний, цепко оглядел картину боя. Урусские полки явно выдыхались, теряли строй. Отсюда казалось, над урусами словно реяло тёмное облако мошкары — стрелы сыпались на урусские порядки дождём, уж чего-чего, а стрел монголы никогда не жалели. Эту тактику придумал ещё сам Чингис-хан — стараться поразить врага на расстоянии, до последней возможности избегая вступать в ближний бой. Очень мудрая тактика, именно так они побеждали своих врагов на берегах Керулена, когда их было только четыре сотни, и потом, на берегах Хуанхэ, когда их было уже двести тысяч… Конечно, закованные в сталь урусские витязи не степные разбойники в бараньих безрукавках, которых можно свалить стрелами с двухсот шагов. Но и до полной неуязвимости они не доросли… Однако, не пора? Похоже, пора.

Сыбудай взмахнул рукой, давая сигнал. Сейчас Джебе и его застоявшиеся жеребцы нанесут измотанным урусам последний сокрушительный удар.

— Уррагх! У-у-у-у!!!

Монгольские полчища, казалось, исходили звериным воем. Знаменосец рядом князем Юрием Ингваревичем держал знамя двумя руками, пошатываясь. На новенькой, сверкающей кольчуге — толчёным мелом чищена, не иначе — расплывались два бурых неопрятных пятна. Дважды ранили парня, и перевязать некогда, только стрелы вынули…

По пластине панциря лязгнула монгольская стрела с гранёным бронебойным наконечником, но цареградская бронь выдержала, и стрела отскочила, бессильно упала прямо в снег, уже превратившийся в бурое месиво. Витязь охраны запоздало кинулся, силясь закрыть собой князя, князь Юрий Ингваревич отстранил его — загораживает обзор.

— А-а-а-а!!! Бей!!!

— Джебе!!! Уррагх!!! У-у-у-у!!!

Вой, испускаемый погаными, резко изменился, стал пронзительно-радостным. Дождь стрел, уже почти иссякший, обрушился с новой силой.

— А-а-а-а!!!

Новая волна монгольских всадников захлестнула уже сильно поредевшие русские порядки. Звенела сталь, орали бойцы, дико ржали кони. Князь Юрий закусил губу — ещё один стяг, князя Давида Ингваревича, осел и исчез в бешеном половодье битвы. Князь Юрий понимал в воинском деле, и уже твёрдо осознавал, что победа теперь невозможна. Прорываться, прорываться к лесу, покуда не поздно…

Перед князем Юрием возникло перекошенное болью и напряжением лицо брата Олега. Олег Красный выглядел ужасно — нагрудные пластины промяты в двух местах, толстый кованый наплечник прорублен.

— Чего медлишь, брате?! Веди нас на прорыв, покуда не поздно!

Князь Юрий махнул рукой сигнальщику.

— Труби! Все за мной!

— …Они побежали, мой Бату.

Сыбудай, подъехавший на коне прямо к джихангиру, на роскошный ковёр, кряхтя, слез наземь. Если бы кто другой позволил себе такое, даже кто-то из темников… Но Сыбудай мог позволить себе всё.

— Ты оставил битву, мой Сыбудай?

— Битва закончена. Рубить же бегущих Джебе умеет лучше меня. Я стар, мой Бату. Не угостишь ли своего верного Сыбудая чашечкой чая? И не мешало бы перекусить. Потом будет недосуг, скоро к твоему шатру начнут поступать пленные урусы.

Бату-хан засмеялся, хлопнул в ладоши.

— Несите всё!

Слуги возникли, как духи, из ниоткуда. И так же словно ниоткуда перед Повелителем Вселенной и старым Сыбудаем возник столик-дастархан, покрытый узорчатой золотой парчой и уставленный яствами. Сыбудай протянул руку вбок, не глядя. Назад рука вернулась уже с пиалой ароматного, душистого чая. Старый монгол отхлебнул, прижмурился от удовольствия. Да, хорошо вышколены слуги у молодого Бату. Очень хорошо. Правда, это получилось не сразу. Сколько слуг забили нагайками насмерть, и скольким переломали хребет, и не сосчитать. То чай холодный, то пиалу уронит. А то и блюдо какое на тебя же вывалит, споткнувшись. Но таких нерасторопных олухов уже не осталось. Те, кто выжили, работу знают — вот так вот бесшумно возникают как из ниоткуда, и исчезают, когда в них нет нужды.

К шатру Повелителя во весь мах подскакал всё тот же Хостоврул. Соскочив с коня, пал ниц, едва не уперевшись лбом в дастархан. Выпрямился, сияя всей раскормленной рожей.

— Победа, мой Повелитель!

— Коназа Ури взяли? — Бату-хан взял с блюда розовый персик, откусил половину, выплюнул крупную косточку. Сыбудай неодобрительно покосился: балуется молодой Бату. Пища настоящего монгола — мясо, и только мясо…

На толстой роже Хостоврула отразилось огорчение.

— Нет, мой Повелитель. Джебе-нойон просит простить его. Главный коназ Ури ушёл через лес, пробился с остатками своих нукеров.

— Плохо, — поморщился Бату-хан.

— Но зато взяли его брата, мой Повелитель, — несколько поспешно сказал Хостоврул.