— Если ты не угомонишься, придется сломать тебе шею, — прошипел Бастьен ей в самое ухо, плотно прижимая к себе. — Я чертовски устал с тобой возиться.

Хлоя продолжала сопротивляться, хотя уже не так яростно, и он убрал ладонь от ее рта, чтобы она смогла говорить. Ей едва удалось выдавить из себя несколько слов.

— Не могу… дышать… — прошептала она. — Слишком… темно. Не могу… выдержать. Пожалуйста… — Она не знала, о чем просит, понятия не имела, чем он на это ответит, добром или злом, — но он внезапно рывком подтащил ее к себе, и вот они уже стоят вдвоем на узкой кровати, он поднимает руку над головой, и тьма разом отступает, потому что он открыл окно в низкой крыше.

Воздух был морозным, свежим и чистым, и Хлоя набирала его полные легкие, жадно пила, точно воду в пустыне. Постепенно ее панически бьющееся сердце утихомиривалось, ее дыхание обретало подобие нормального, и ее взгляду предстало холодное зимнее рассветное небо над крышами Парижа, как первый знак возвращающегося спокойствия.

Она прислонилась к Бастьену, который ее поддерживал, и позволила страху и напряжению отпустить ее тело.

— Если ты так устал со мной возиться, почему просто не оставишь меня в покое?

Бастьен не ответил Он повернул ее к себе и взглянул ей в глаза.

— Как давно ты страдаешь клаустрофобией? — спросил он. — Всю жизнь? Ты не производишь на меня впечатления невротички.

— С восьми лет. Мы приобрели большой участок земли в Северной Каролине, и в него входила заброшенная шахта, где любили играть мои старшие братья. Они не знали, что я тайком пробралась за ними туда и там потерялась. Меня нашли только на следующее утро. С тех пор я не могу выносить темных замкнутых помещений. — Слова вытекали из нее потоком, и она никак не могла их остановить.

Он ничего не сказал. Воздух был ледяным — она видела перед собой парок от собственного дыхания, видела, как обращается в туман его дыхание, как они смешиваются между собой, прежде чем рассеяться под утренним солнцем. Ее все еще укутывало его пальто, но даже сквозь слои ткани она ощущала силу и властность, исходившие от его худощавого ладного тела.

И тут силы оставили ее, и она обмякла. Бастьен осторожно уложил ее на постель и потянулся к защелке, намереваясь закрыть затянутое черным окно.

— Пожалуйста, не закрывай, — прошептала она — Мне кажется, я опять не выдержу темноты.

— Замерзнешь, — предостерег он ее.

— Я переживу.

Он оставил в окне приоткрытую щелочку, через которую в комнату едва проникал тонкии луч света и влетали редкие хлопья снега, а потом опустился на колени на кровать рядом с ней.

— Дело в том, — пробормотал он, — что на тебе мое пальто. В этой комнате всегда холодно, но, если открыть окно, тут будет мороз.

Она попыталась сесть и стащить с себя его теплое пальто, но он с пугающей ловкостью опрокинул ее обратно на постель. А потом сам пристроился рядом с ней на узкой кровати, укрыл себя и ее тонким шерстяным одеялом, повернулся на бок, обнял ее и прижал спиной к своей груди. Тепло его тела чувствовалось даже сквозь пальто.

— Я отдам тебе пальто, — еле слышно предложила она. Ей не нравилось, что он придвинулся так близко.

— К черту пальто. Просто заткнись и дай мне поспать несколько часов. Мы можем поспорить об этом, когда я проснусь.

— А что, если меня здесь не будет, когда ты проснешься?

— Ты здесь будешь. Если попытаешься отсюда сбежать, я тебя пристрелю. Я сплю очень чутко, а настроение у меня скверное. Советую тебе тоже поспать.

Хлоя отвернулась и уткнулась лицом в старый матрас. Скула ее ныла, но Хаким ведь не трогал ее лицо. Не успел до него добраться. Потом она вдруг вспомнила:

— Ты меня ударил!

— И ударю опять, если не прекратишь скулить, — сонным голосом отозвался Бастьен. — Я этим спас твою жизнь. Ты устроила бы тарарам, и кто-нибудь мог нечаянно нас услышать.

— Тогда зачем делать это опять?

— Чтобы вместо этого не убить тебя, — ответил он тем не терпящим возражений тоном, который доводил ее до бешенства. — А теперь замолчи и дай мне поспать.

Разумеется, у нее не было никакой возможности сдвинуть его с места, и любые попытки, вероятно, закончились бы тем, что он опять вырубил бы ее, а то и сделал что похуже. Хлоя стиснула зубы и сосредоточила взгляд на тоненьком лучике света, который каким-то образом помогал ей дышать. Пока она способна дышать — она может выжить. То, что она видела и слышала за последнее время, было настолько ужасно, что просто ускользало от понимания. Если она позволит себе почувствовать хоть что-то, кроме этого странного пугающего оцепенения, она начнет кричать, и ничто ее не остановит, разве что Бастьен, как он и обещал, свернет ей шею. Она замерзла снаружи и изнутри, замерзла и окоченела, и все, что ей оставалось, — попытаться выжить. Она еще раз глубоко вздохнула — и без всякого предупреждения перед глазами ее явилось тело Сильвии, и застывшая корка, скрывавшая сознание, пошла трещинами.

Картина промелькнула лишь на мгновение, но эта краткая вспышка все разгоралась и разгоралась в ее мозгу. Кто-то перерезал ей горло так основательно, что Хлоя увидела в разрезе кость. Кровь на полу была густой и вязкой, широко открытые глаза убитой пристально уставились в никуда. И это было хуже всего. Сильвия невидящим взором смотрела на мир, который от нее отвернулся, и это была вина Хлои. Именно она должна была умереть, не Сильвия. Сильвия, чьей единственной ошибкой было то, что она слишком любила жизнь: любила хорошо проводить рабочий уик-энд за городом.

Сильвия не сунула бы свой нос куда не следовало. Она охотно отправилась бы в постель с Бастьеном, поработала переводчицей и вернулась домой, не задавая ненужных вопросов. У нее всегда был талант не обращать внимания на вопиющие несообразности, но она все равно умерла, потому что ее подруга не умела держаться подальше от того, что ее не касалось.

— Перестань об этом думать, — сонным шепотом выдохнул Бастьен в самое ее ухо. — Ты уже ничего не можешь изменить, а растравлять себя — только хуже делать.

— Это была моя вина.

— Чушь несешь. — Тихий усталый голос придавал словам странный оттенок. — Ты ее не убивала. Ты даже никого не приводила к квартире — она была мертва до того, как ты туда вошла. Одно радует — она умерла быстро.

— Если бы я не взялась за эту работу…

— «Если» — это пустая трата времени. Оставь ее. Ты сможешь погоревать о ней потом, когда будешь в безопасности у себя дома.

— Но…

Он закрыл ей рот ладонью, заглушая ее последний протест.

— Давай поспи, Хлоя. Самое лучшее, что ты можешь сделать для своей подруги, — это выжить. Не дай им погубить и тебя. А чтобы с этим справиться, ты должна поспать. И я должен поспать. Хватит.

Он прижимал ее к своему телу, и она не могла обернуться, чтобы увидеть его лицо. Тогда она стала смотреть вверх, в узкую светлую щель, в серое холодное небо Парижа. Несколько случайных снежинок влетели в комнату и упали на черное кашемировое пальто, ставшее почти что ее второй кожей. Упали, растаяли, исчезли. И Хлоя заснула.