А впрочем, он кивнул, выражая полное согласие с этойвоскресшей лекторшей из общества «Знание», и вдруг остро пожалел бедняжку. Нучто он на нее так ополчился? Бесцветная, неинтересная, средних лет, увядшаядамочка с претензией на интеллигентность сидит тут с утра до вечера, наблюдаетза богатыми мужиками и их взбалмошными женами… Ведь, исследуя феномен новыхрусских мужчин, мы совершенно не обращаем внимания на их спутниц жизни. Мужики,может, и грубы, и бестолковы, и смешны, но они хоть какое-то дело делают! Типа,работают в натуре, конкретно, бизнес у них. А вот их жены – это же в массесвоей сущий кошмар! О нет, внешне они выглядят очень даже презентабельно. Ноэто лишь до той поры, пока стоят где-нибудь в полутемном месте и молчат. Ностоит им открыть накрашенные ротики, тотчас видишь – вернее, слышишь, –насколько же они грубы и бесцеремонны, крикливы и бестолковы. Они истеричны иглупы, они не здороваются, не прощаются и не извиняются, считая, что это роняетих достоинство, а может быть, и вредит их тщательно сконструированной красоте,они матерятся и, даже сидя рядом с мужем или подругой в одном «Мерседесе»,разговаривают так громко, словно им надо докричаться с одной станции метро надругую, они пьют пиво из горлышка и облизывают пальцы после чипсов, ониназывают жевательную резинку жвачкой и учат этому своих детей, они невосхищаются, а балдеют, не наслаждаются, а тащатся, не общаются, а тусуются, неотдыхают, а отрываются, не смеются, а ржут, не едят, а жрут… Они в основномбывшие модели – в прикидах от кутюр, с ногами от ушей и с мозгами от кур, уток,гусынь и индюшек. Что характерно, эти роботессы еще и детей рожают ивоспитывают… Бедные их дети, которые уже в пять лет матерятся так же, как ихсветские мамочки! Этим, как правило, заканчивается их духовное развитие иначинается компьютерное промывание мозгов.

Может быть, бывают исключения. А может быть, и нет. Хочетсяверить, что да… Но что-то плохо верится!

И вот на них с тоской и болью смотрит подобная консьержка –какая-нибудь бывшая учительница или библиотекарша, настолько затурканнаяжизнью, что даже презирать не может этих ослепительных кретинок – она способнатолько завидовать им и мечтать, что, будь она на их месте… Увы, вся беда в том,что на их месте она, во-первых, никаким образом не оказалась бы, а во-вторых,моментально стала бы точно такой же, разве что смотрелась бы менее эффектно!

«Интересно, – подумал Ярослав, – она со всеми жильцамимужского пола заводит такие общеобразовательные разговоры в надежде совершить вих головах и душах интеллектуальный переворот? И, типа, ждет, что вот-воткто-нибудь из них прозреет и поймет: не нужна ему новорусская модель, ему нужнасреднерусская моралистка!»

И только сейчас Ярослав вспомнил, что надо ведь что-тоотвечать на все ее сентенции.

– И не говорите, – поддакнул он со вздохом, но отнюдь несочувствия, а облегчения, потому что по лестнице уже снова грохотали Лидиныкаблуки. Леди Макбет спускалась, и это означало, что дело сделано, можноуходить.

Лицо консьержки выразило терпеливое смирение, и Ярославпонял, что она уже привыкла к таким поворотам судьбы: понимание мужчина можетнаходить у одной, но жить (спать!) он продолжает с другой.

– Ну что? – с прежней застарелой бытовой усталостьюосведомился Ярослав. – Убедилась, что нету твоей Маечки дома?

Лида только фыркнула высокомерно, словно признаться всобственной ошибке было ниже ее достоинства, и вылетела вон из подъезда.Ярослав, бросив консьержке прощальную улыбку, поспешил за Лидой, приговаривая:

– Ну вот, говорил же я тебе, что надо сразу в клуб ехать.Только время зря потеряли!

Дверь захлопнулась, и он с облегчением перестал валятьваньку.

Он ни о чем не спрашивал: судя по довольному лицу Лиды, всеудалось, все было в порядке.

Сели в джип, развернулись, помчались к Сенной площади,оттуда свернули налево, на Белинку, затем к площади Свободы.

Здесь, неподалеку от гастронома, они всегда прощались. Какпонимал Ярослав, Лида не хотела, чтобы он знал, где она живет. Все-таки,видимо, змеечарователь малость побаивался своей дрессированной кобры.

Ее попытки заметать следы были смешны до невозможности. Еслибы он хотел, выследил бы ее в два счета, с его-то навыками таежного охотника.Он и хотел… однако подчинялся Лиде. Чем черт не шутит, проколы бывают у всех, аему бы не хотелось, чтобы она по какой-то случайности засекла слежку. Тогдавдребезги разобьется то хрупкое доверие, которое постепенно началоустанавливаться между ними. Оно напоминало Ярославу первый ледок, которыйзатягивает полынью. Ступать на него всей тяжестью еще опасно, очень опасно!

Он и не рисковал.

Пока они ехали от дома Майи, Лида успела переменить шубу,переобуться и немного пригладить всклокоченные волосы. Косу заплетать, какпонял Ярослав, времени не осталось, и он с сожалением вздохнул. Но ничего, затоему снова выпала возможность украдкой полюбоваться тонким коленом в коричневомчулке. Шуба была упрятана в большой пластиковый пакет, там же лежалиэкстремальные сапоги и золотистая сумочка.

Они припарковались и вышли из машины.

Лида набросила капюшон, пряча волосы, и теперь лицо ее былополускрыто тенью.

– Значит, там все-таки была одна дверь? – решился спроситьЯрослав.

Она кивнула:

– Да, вы оказались правы. Логично, конечно: охраняемый дом,да еще индивидуальная сигнализация… Одна дверь, и в ней две очень удобныескважины. Кстати! – Она сунула руку в сумку, вытащила какой-то небольшойпродолговатый предмет и сунула его в ближайший сугроб. Ногой набросала сверхуснег. – Совсем ни к чему мне его с собой тащить.

– Небось, если кто-то его найдет, подумает, что бросилнедоколовшийся нарк, – усмехнулся Ярослав.

– Ну, кто его найдет до весны! – резонно возразила Лида. –Так и будет тут валяться, пока снег не растает. А там, кто что хочет, пусть тои думает.

– Это точно, – согласился Ярослав.

– Ну, спасибо. Я пошла? – сказала она, по своемуобыкновению, с вопросительной интонацией, как будто не сообщала о своемрешении, а спрашивала совета у Ярослава: уходить ей или нет? Покидать его –может быть, навсегда – или нет?

О, если бы она и в самом деле спросила… Он бы схватил ее итак держал, что она при всем желании не вырвалась бы!

И вдруг его словно ожгло: а что, если на этом все кончается?Если она сочла, что ее план вполне исполнен? Если ей больше не нужна помощь«кобры»? Что, если она больше не позвонит? И он ей больше не нужен?