– Что, такая уж пылкая любовь была? – буркнула Лида,которая, честно признаться, слушала адвоката с недоверием. «Красная волчица»Майя Майданская отнюдь не произвела на нее впечатления бедной, забитой сиротки.Хотя, с другой стороны, возможно, ее так раскрепостила смерть мужа? То, чтоВалерий Майданский являлся редкостным подонком, для Лиды было аксиомой.Наверное, жить с ним было очень тяжело, особенно такой нервной, творческойнатуре, как Майя. Конечно, нервная, до чего же бурно отреагировала на появлениеЛиды…

Стоп. Вопрос остается на повестке дня! Если Майя откуда-тознала, что Лида – сестра Сергея, и если считала его таким уж своимблагодетелем, то – опять-таки! – почему отреагировала на ее визит в «Краснуюволчицу» с таким ужасом? Ой, такое ощущение, что не все здесь так благостно,как пытается расписать этот обаятельный трепач Марк Соломонович Амнуэль!

Звонок долетел словно издалека. Майя не то услышала его, нето почувствовала. И тут же снова настала тишина. Какое блаженство! Может быть,звонок ей почудился? Приснился? Ей часто снились звонки в дверь. Особеннораньше, до того, как появился Олег и избавил Майю от прошлых долгов. А тогда…То чудилось, что с кладбища приходит вставший из могилы Майданский. Топоявляется из тех мест, где был похоронен заживо, тот, другой, – не поймешь,живой или мертвый… Майя вскидывалась, стискивала руки у горла, не зная, то либежать отворять двери, то ли прятаться от призраков. Сидела, прижав к грудиподушку, словно щит, утыкалась в нее лицом – до тех пор сидела так, пока непонимала, что это сон. Всего лишь сон! Иногда вспоминала, что надо осенить себякрестным знамением. Ну, крестилась, бормотала что-то, какие-то самодельныемолитвы. И чувствовала при этом страшный стыд. Она вообще терпеть не могла очем-то просить людей. Или бога просить – какая разница? Ей было труднопереступить через себя. Тем более в том, что произошло, он вряд ли мог ейпомочь. То есть мог бы, конечно, поскольку всемогущий, однако вряд ли захотелбы это сделать. Поскольку всевидящий. И уж кто-кто, а он отлично знал, как всеобстояло на самом деле и кто во всем виноват.

Так что Майя не просила помощи у бога даже в самые тяжелыеминуты, часы, дни, недели, месяцы, годы.

Странно, что вышло в точности по прогнозу одного безбожника,который когда-то сказал: «Никогда и ничего не просите! Особенно у тех, ктосильнее вас. Сами все предложат и сами все дадут».

Они и дали, небеса…

Дали покой и счастье. Но зачем же отнимать то, что далисами?!

Звонок повторился, и тотчас раздался голос Олега:

– Здравствуйте. Дома, да, но подойти не может.

А, это он по телефону говорит. Слава богу, никто непритащился. Как это Майя забыла отключить телефон на ночь? Хотя сейчас уже неночь, а белый день!

– Извините, не позову, – твердо сказал Олег кому-то. – Онаочень плохо себя чувствует. Видимо, простыла, всю ночь не спала. Только сейчасзаснула. Поэтому извините… Что ей передать? Кто звонил? А, понятно. Передамобязательно. Всего доброго.

– Олежек, выключи телефон, – пробормотала Майя и самаудивилась тому, как жутко звучит ее голос. И в горле словно наждаком по связкамскребут. Она ведь не просто ночь не спала – она кашляла так, что иногдаказалось: горло вот-вот разорвется. Олег с ног сбился, бегал на кухню и обратното с горячим молоком, то с медом, то с классическим коктейлем: мед, коньяк,взбитое яйцо; то с жженым сахаром, то с какими-то таблетками, то с полосканием:сода, йод, соль… Все, что вспомнилось, в ход пошло, да толку не было никакого.И обычные аэрозоли от астмы не помогали. Майя от этого кашля дошла до точки, астоило вспомнить, что завтра вечером надо петь, а как она будет петь, когдавместо связок будто волосяные раздерганные канаты! А сегодня у них банкет, веськлуб снимает под день рождения важное лицо из городской администрации,говорили, что, возможно, будет сам Коренев…

Нет, петь она сегодня не сможет, это точно!

А завтра? Ведь завтра Новый год! У них в клубе новогоднийвечер!

И завтра она не сможет петь…

А когда сможет?.. И сможет ли когда-нибудь?

Майя сама не знала, что это на нее нашло, почему позволиласебе так распуститься, предаться такому отчаянию. Ну разве она никогда раньшене простывала? И разве никогда не обострялся ларингит, профессиональная болезньпреподавателей, дикторов, ораторов, массовиков-затейников и певцов? Особеннотяжело бывало в июне, когда начинала цвести полынь. Вроде бы здесь, практическив центре города, ее днем с огнем не сыщешь, а все же Майя улавливала самоедальнее дуновение. Чудилось иногда, что она способна уловить запах, которыйветер наносит аж с другого берега Волги!

Но это тяжелое время она обычно проводила дома. Невыступала, отказывалась от всех приглашений, которых летом и вообще-тостановилось гораздо меньше: в работе клубов наступал мертвый сезон. И раньшепропущенное выступление ничего не значило для Майи: ну подумаешь, пятьсотрублей не получила, что это за деньги? Конечно, она зарабатывала за вечер кудабольше, чем ставку, иной раз охапками доллары подбирать в подол приходилось, новсе равно это было неважно: она ведь пела не ради заработка. Деньги и так у неебыли.

Кстати, они есть и сейчас. И даже если заказчикам банкетапридется вернуть часть денег за то, что программа будет изменена (а Майя ужечувствовала, что ее придется менять, что петь сегодня вечером не сможет, не тосовсем сорвет голос), это не разорит ни клуб, ни саму Майю. Честно сказать, еене разорит даже возврат денег за все заказанные до самого Рождества ежевечерниебанкеты!

Дело не в деньгах. Дело в этом неконтролируемом страхе: ачто, если она не сможет петь никогда?

Снова подкатило к горлу удушье.

– Олег! Открой форточку! – прохрипела Майя, резко садясь впостели.

– Да ты что?! – закричал муж. – С ума сошла?! Какая тебефорточка? Там же мороз под тридцать! Наглотаешься холодного воздуха – еще хужебудет!

– Мне дышать нечем, открой, пожалуйста, – прошептала Майя.

– Ну хоть укройся, спрячься под одеяло! – взмолился Олегжалким голосом.

Растрепанный, бледный (ему тоже тяжело досталась нынешняябессонная ночь), он выглядел сейчас совершеннейшим мальчишкой, гораздо моложесвоих двадцати четырех лет. Майя представила себе, как выглядит сейчас она,сколько лет легко может прибавить к своим тридцати двум, и рухнула вниз лицом,зарылась в подушку, натянула на голову одеяло, зашлась в истерических хрипах,заодно поглубже заталкивая под подушку носовой платок.