Вокруг Даши сложился заговор молчания – знакомые, что-то о ней знавшие, упорно молчали, а те, кто не знал, с удовольствием строили разного рода предположения. Поняв, что таким макаром ничего не добьется, обратился в частное детективное агентство, но и они ничем помочь не смогли. С каждым месяцем надежда разыскать Дашу таяла.

В мае у Володьки Прокофьева, всеобщего любимца их бывшего одиннадцатого «б», был день рождения. У него в квартире собрались почти все одноклассники, и Юрий наконец-то увидел Толика, щеголявшего в дорогом шелковом костюме грязно-серого цвета. Как обычно, он был уже навеселе. Отозвал в сторонку, усадил на стул, чтобы не шатался на нестойких ножках, и наугад спросил:

– Слушай, Анатолий, ты почему мне лапшу на уши вешал?

Толик поежился от сурового «Анатолий» и нервно поинтересовался:

– Когда это было?

Юрий напомнил, властно положив руку ему на плечо:

– Вспомни-ка, дружочек: санаторий, Даша, тысяча баксов!

Тот насупился, припоминая. Поелозил на стуле от беспокойства, но уныло признал:

– А, вспомнил! Ну, извини, я же не предполагал, что ты тут же ринешься проверять мои слова и тоже будешь ей под юбку заглядывать! – Юрий поморщился. Грубо, но по существу точно. – Ухаживал я за ней, ухаживал, а она меня беспардонно отшила, было дело. Что-то так обидно стало, я ведь к ней со всей душой, ну, я и сбрехнул в компании, чтобы бальзам на раны пролить. Знаешь ведь, как оно бывает. Извини, если у тебя там что вышло или не вышло!

Юрий посмотрел на свои задрожавшие от напряжения руки.

– А тебя не останавливало, что ты женат?

Толик непритворно удивился.

– А при чем тут это? О чем жена не знает, о том и переживать не будет. К тому же Дарья тоже замужем, так что мы квиты.

Логичность последнего заявления вызывала серьезные возражения, но Юрий поправлять Толика не стал. Его и без того коробило непорядочное поведение дружка. И еще то, что он умудрился встать с ним на одну доску. Хотелось двинуть его кулаком в скулу, но портить день рождения Володьке было стыдно. Отпустив Толика целым и невредимым, сел за стол и приуныл. Его дергали, тискали, стучали по плечу, но он, не вникая в разговор, невпопад кивал головой или вставлял ни к чему не обязывающие междометия.

Ему было стыдно. Никогда прежде это безжалостное чувство его не терзало. Или повода не было, или мнение других ему было безразлично. Но сейчас всё было по-другому. Одолевало одно банальное желание: если бы можно было всё начать сначала, он вел бы себя совершенно иначе!

Как он наседал на Дашу в начале их знакомства, как был груб и напорист! И жестоко оскорбил в конце. Даже если ему и удастся ее найти, как вымолить прощение за все те глупости, что умудрился совершить в неимоверном количестве? Какой же он идиот! Ведь нутром чувствовал, что всё здесь не так, как расписывал Толик, но привык слепо доверять на слово дружкам, веря в святость мужской дружбы, не допуская даже тени сомнения в его искренности. Тот просто фанаберил, а расхлебывать теперь ему. Если бы знать раньше, что этот дурак выдал желаемое за действительное!

Не заметил, как одноклассники начали расходиться. Он попрощался с именинником, рассеянно поздравив его еще раз.

Пришел домой, но и там долго не мог успокоиться, то мечтая излупить Толика так же, как в далекие школьные годы, то стремясь упасть на колени и по-волчьи завыть от невыполнимости собственных неукротимых желаний. Невыносимая тяжесть на сердце не проходила, выматывая до отупения. Чувство вины, добавленное в этот дьявольский коктейль, завершало сокрушающую картину.

Чтобы заглушить боль и сердечное сожаление, зарылся в работу, забыв обо всем остальном. Даже отец, привыкший беспрестанно его понужать, озаботился и попросил не сидеть сутками на работе. Мать вообще извелась, видя, как чахнет ее единственный ребенок. Его отправляли отдохнуть, развеяться, но он никуда не поехал ни весной, ни летом, ни осенью.

Мать, с сочувствием смотревшая на него, мучилась, не зная, как ему помочь. Отец, поначалу насмешливо заявлявший, что только безответная любовь делает из мальчика мужчину, призадумался и замолчал. Сын стал замкнутым, раздражительным, потерял интерес к жизни. Если раньше родители часто пеняли ему на неразборчивость с женщинами, то теперь подружек не стало вовсе.

Все их осторожные попытки выяснить, что же случилось той роковой осенью в санатории, он равнодушно игнорировал.

Через год, отчаявшись найти Дашу, рассудил: если она так хорошо укрылась, то просто не хочет его видеть. Хотя в этом целиком его вина, но что же делать? Твердо сказал себе, что пора успокоиться и прекращать эту нелепую любовью. Тем более, что Любаша, стойко выдержавшая всё это нелегкое время, лучший вариант если не жены, то нормальной подруги.

Стал всерьез подумывать о восстановлении их отношений. К чему мечтать о недостижимом?

И не показалась ли ему сказкой ночь с Дашей оттого, что он желал ее столько времени? И не станет ли такой же сказкой ночь с Любой после стольких ночей воздержания? Решив проверить это при первой же возможности, постарался образумиться и вести нормальную жизнь молодого холостяка. Но тоска не проходила, и после пары вполне невинных визитов в ресторан с новыми девицами он понял, что к прежнему возврата нет. Что-то изменилось в нем самом, глубоко внутри. А может, и не изменилось, а просто слетела наносная шелуха и проявилось то истинное, что и было сутью его характера.

В конце октября родители собрались в гости к своим лучшим друзьям, с которыми дружили с самой юности. Не желая отказывать себе ни в чем, в том числе и в выпивке, которую у Соломиных подавали самую лучшую, отец оставил машину в гараже и попросил сына встретить их часов в девять, если уж тот не хочет идти с ними на вечеринку. С укором, уверенный, что тот откажет, выговаривал:

– Тетя Тамара именинница, юбилей у нее весьма круглый, а ты даже носа не хочешь показать! Она обидится, если ты не придешь! Хоть подъедь чуток пораньше, порадуй ее! Дай хоть поугощать тебя маленько, знаешь ведь, как она это любит!

Юрий пообещал не дожидаться родителей в машине, а подняться наверх, в квартиру, и поздравить тетю Тамару. Ему очень нравилась милая гостеприимная пара, которую он помнил с раннего детства.

Ровно в восемь подъехал к дому, где жили Соломины, поставил машину под окнами, включил сигнализацию и пошел к знакомой квартире.

Дверь открыл веселый дядя Ваня без пиджака, в выбившейся из брюк рубашке и с галстуком набекрень. Было очевидно, что он добросовестно отплясывал с гостями. Юрий даже подозревал, что он вприсядку прошелся вокруг своей дражайшей половины. Крепко пожав руку Юрию, довольно прокричал вглубь большой комнаты:

– Тамара! К тебе гость!

Хозяйка в вечернем платье с серебряной вышивкой по вороту и подолу влетела в прихожую и радостно бросилась к запоздавшему гостю. Его окутала волна дорогих французских духов.

– Юра! Как я рада тебя видеть! Проходи скорее!